Намеченное на конец мая торжественное открытие реконструированного Большого драматического театра имени Товстоногова в Санкт-Петербурге не состоялось. Когда же тоскующий зритель вновь вернётся в любимое историческое здание на Фонтанке? Об этом и многом другом читателям «АН» и Татьяне Москвиной рассказывает блистательный народный артист СССР Олег Валерианович БАСИЛАШВИЛИ.
- Олег Валерианович, когда же наконец закончится реконструкция Большого драматического театра?
– Тяжёлая тема. Честь и слава реставраторам, которые замечательно провели работу. И зал, и зрительское фойе очень хорошо сделаны, с любовью. Осталось установить в большом фойе бюст Товстоногова – это я задумал и обязательно постараюсь, чтобы бюст был.
Что касается технического оснащения – сцена не готова. Изначально в проекте была предусмотрена постройка обычной сцены, «круг – кольцо». Но Андрей Могучий, наш худрук, сказал, что это тринадцатый век и необходимо более современное устройство, чтобы всё это разъединялось, крутилось и так далее. Мне пришлось много биться за то, чтобы разрешили это сделать. Это новые вложения, новые сроки. Сейчас идёт строительство. Я был некоторое время назад, видел шахту с поблёскивающей водой внизу и несколько железных балок. Всё, больше ничего нет.
Торжественное открытие было намечено на 24 мая. Мне пришлось сказать и Василию Николаевичу Кичеджи, нашему вице-губернатору, и Владимиру Ростиславовичу Мединскому, министру культуры, что я категорически возражаю против открытия. Открытие сезона влечёт за собой спектакли, а нам играть нечего. Сцена не готова, а мы будем делать вид, что всё в порядке в присутствии президента России, которого ожидали на открытии? Я сказал, что если я приду, а неудобно не прийти, то вынужден буду подойти к президенту и сказать: «Владимир Владимирович, вам втирают очки». Сцена не оборудована, нет коммуникаций, аппаратуры.
Открытие отложили. Но сделали опять ошибку: назначили на 27 сентября. Вряд ли успеют. Вот у нас будет Культурный форум в октябре-ноябре – вот к форуму бы и открыли.
– Каким бы вы хотели видеть новый БДТ? Площадки, техника – это понятно. Но мы ведь с вами прекрасно знаем, что можно и без техники...
– Да, конечно, коврик постелили, и всё. Но это Большой драматический театр! Занавес открываем – а там ничего нет? Театр в данном случае – не коврик.
Честно говоря, я бы хотел видеть театр-семью, театр-дом. Репертуарный театр. Мне кажется, это могучее завоевание русского театра. Ведь всё, что было до Станиславского и Немировича, за исключением, пожалуй, Малого театра московского, грубо говоря, было антрепризой. Собрали труппу, сыграли «Горе от ума», разошлись. А вот они впервые задумались над тем, что целый коллектив, живя одним пониманием жизни, беря лучшее из литературы, продвигает дело вперёд. Такой театр разрушать, на мой взгляд, нельзя.
И не надо думать о том, что будет играть Басилашвили или кто-то ещё. Надо думать о перспективе. Во имя чего я здесь, зачем я взял этот театр, что я хочу сказать. Если нужен будет Басилашвили – пожалуйста, ради бога. А не нужен – хрен с ним, будет играть Петя.
А можно проще поступить: всех выгнать и взять новых – этот мне годится, этот не годится.
Режиссёру необходимо начать такую жизнь, чтобы выстраивать своё мировоззрение, выражать его на сцене прежде всего через актёров.
Вот таким хотелось бы видеть Большой драматический театр.
– Мы все хотим видеть таким Большой драматический театр. Но соединить актёров разных поколений непросто. Скажем, недавно я посмотрела телефильм «Бесы». Страшно огромная разница между актёрами, которые сформированы прежним кино, которые успевают за несколько минут что-то сыграть, – и молодыми!
– В новых «Бесах» Петра Верховенского играет человек, которому я подписал диплом студии Художественного театра. Антон Шагин, талантливый парень! Но я не понимаю, он читал Достоевского или нет? Ведь Петруша Верховенский – это Ленин. Просто нашего Ильича предвидел Достоевский. Причём как гениально. А что он играет?
Но, знаете, многие сериалы мне сейчас очень нравятся.
Вот я посмотрел, например, «Наркомовский обоз» неизвестного широкому зрителю режиссёра Влада Фурманова. Я обалдел от того, как хорошо играют все актёры, и от работы режиссёра. Не просто хорошо, а абсолютно достоверно – иголочку не просунуть. Атмосфера, найденная им, очень напоминает атмосферу рассказов о партизанах Василя Быкова: осенне-болотная, промозглая. Это настоящее художественное достижение. Но никто из критиков даже слова не сказал.
Очень мне понравился фильм «Оттепель». Я понимаю, там можно найти огрехи, но каждый из актёров очень точно и логично играет свою роль, и все неоднозначны.
В сериале «Жизнь и судьба» есть одно потрясающее достижение Маковецкого, который играет Штрума. Я сам человек 50-х годов, я помню это время. Я помню, как Самуил Яковлевич Маршак, старый еврей, приходил к нам в Дом пионеров, нам, пацанам, он казался противным, и читал свою поэзию. Как похож на него Маковецкий в этой роли – как будто его вынули из того времени. Каким чудом это рождается? Я вижу перед собой человека неприятного, я бы с ним в одном купе не хотел ехать, а в то же время порядочного, честного, прекрасного человека. Надо памятник ставить за такие вещи. А критика пропустила, как будто ничего и не было.
– Может быть, критика занята теперь другими делами? Созданием каких-то странных репутаций авангардных, новаторских. А придёшь – ничего авангардного и новаторского не видишь, а видишь непрофессионализм и беспомощность.
– Вот все говорят: «Мы ищем. Это поиск». Я задаю себе вопрос: а что, у Товстоногова каждый спектакль не был поиском? Поиском стилистики, в которой должен существовать артист. А современная режиссура во многом – не вся, конечно, но в основном – занята тем, что показывает, насколько она могуча сама по себе. И любая пьеса, даже прекрасная классическая, является лишь только поводом для того, чтобы показать собственную «гениальность»...
Публика ведь чувствовать ещё не разучилась. Мы с Фрейндлих играем – не говорю, ах, как мы играем! – спектакль «Лето одного года». Я чувствую, вижу реакцию зрителя. А потом полчаса аплодируют – за что? Не за блеск игры, а за то, что мы тепло какое-то создали. В результате собачьих отношений появляется тепло. Люди этого ждут. Они этого хотят. Ради этого они живут и ходят в театр. Большинство из них.
Культура – это не игра Мацуева, хотя он хорошо играет. Это то, что объединяет. Когда-то на старом «Вишнёвом саде» в МХАТе весь зрительный зал на какие-то секунды чувствовал – мы и там, и здесь, чудо, мы вместе, мы одним дышим. Культура превращает отдельные личности в единое целое – на какое-то мгновение. И наверное, гены под этим влиянием как-то изменяются…
Мне очень понравилось в Самаре, Вологде. Там спокойно. Театры хорошие. Народ всюду очень интересный и культурный. Терпеливый!
Однажды в одном из городов я узнал у смотрительницы в музее, что её зарплата – 4 тысячи, но ещё пенсия, получается 9 в месяц, это хорошо, она довольна. А губернатор нас вечером встречает – стерлядь кольчиком, осетры в шишечках, икра, водяра, и вообще Валтасаров пир. Как это можно? Что, совести нет, что ли? Я этого понять не могу. На одном из заседаний в Министерстве культуры шла речь о музеях, и министр сказал, что на музеи будет спускаться теперь значительно больше денег. Я задал в конце вопрос: «А эти суммы, которые будут перечисляться, они повлияют на рост зарплат вот этих старушек?» Мне сказали, это не обсуждается, мы не об этом сейчас. Вот я бы посадил товарища Мединского на такую зарплату, и пусть бы он посидел у картины месяц.
– Вы прекрасно «говорите по-русски», конечно, на вас повлияли мама-филолог и её друзья. Что нужно для владения родным языком? Воспитание, семья?
– Думаю, что любовь к русскому языку. Любовь к Родине, к которой ты испытываешь особые сыновние, дочерние чувства.
Мне очень повезло, маме в своё время дали большой участок под Москвой, в Хотьково, где мы построили избу. Удивительные места. Там никого нет, леса непроходимые на десятки, сотни километров. В двадцати километрах – Троице-Сергиева лавра, монастырь, откуда иногда доносится колокольный звон. И всё осталось так... Идёшь по лесу – вдруг кирпич какой-то… Скит бывший. В Хотьковском монастыре похоронены отец и мать Сергия Радонежского, а недалеко Радонеж, откуда он родом. Видимо, это всё играет какую-то особую роль. Не зря говорят об определённой ауре, которую порождают такие люди, святые. Там же, рядом с Хотьково, жил отец Мень. Там я понимал, что это моя Родина, это мой народ, я такой же, как они, хотя, может быть, я говорю по-русски лучше, но не в этом дело. Даже этот пьяный, который там лежит, – это мой...
Басилашвили не позволит втирать очки 
