История создания
 Структура
 Организационные    принципы
 Персоналии
 СМИ о ПФК
 Кинопроцесс
 Мероприятия
 Статьи и проекты
 Премия ПФК
 Лауреаты
 Контакты
 Фотоальбом



  Где твое Отечество или Исповедь уязвленного режиссера  

В конце октября в газете "Ведомости" появился текст кинорежиссера Андрея Звягинцева об Отечестве истинном и мнимом. Само появление такой публикации - явление отнюдь не рядовое. Однако прошло полтора месяца - и никакого заметного отклика оно не получило. Не заметили, пропустили? Вновь публикуем этот текст с нашими комментариями.
 
 
 
 
 
 
 

Отечество истинное и мнимое, или Мнение еще одного зрителя

Текст, приведенный ниже, написан был в феврале этого года, когда только начался прокат фильма «Левиафан» в России. Я не стал публиковать его тогда, решил, что нужно предоставить зрителю возможность составить собственное представление об увиденном. Теперь, по прошествии времени и вычерпав всё высказанное публикой вслух и приватно, я вдруг подумал, что бы увидел в этом фильме я сам, будь я его зрителем. Как известно, любое произведение можно интерпретировать по-разному, и именно потому, что в произведении искусства множество смысловых токов, часто их трудно увязать в каком-то едином высказывании. Тут я хотел бы остановиться именно на одной из его главных тем. Только на одной.

Берешься за новый фильм и невольно ищешь   параллели и связи твоего замысла с вечными сюжетами. Так и здесь: когда возникла идея рассказать историю столкновения одинокого человека с бездушным молохом системы, вспомнилась новелла фон Клейста «Михаэль Кольхаас», очень сходная по своему напряжению с историей Марвина Джона Химеера, несчастного сварщика из штата Колорадо. Именно бунт Химеера стал первым толчком к созданию истории «Левиафана». Вскоре проявились и аллюзии на Книгу Иова.

Все сюжеты повторяются во времени. У нас не было намерения иллюстрировать новеллу Клейста, притчу об Иове или следовать документальному пересказу истории американского сварщика. Зачем? Первую историю можно найти в библиотеках, вторую – прочесть в Библии, третью – отыскать в YouTube. Все они просто явились той питательной средой, метафизической глиной, из которой было вылеплено совершенно самостоятельное авторское сочинение, где главный материал – это многолетнее созерцание странностей и прелестей российской жизни. И имя ему «Левиафан».

Сельский священник отец Василий в конце второй трети фильма отсылает зрителя к финальной части Книги Иова, когда к праведнику является Сам Господь. В этом месте Ветхого Завета Господь и упоминает Левиафана – страшное морское чудовище, совершенно неуязвимое и созданное Им Самим, как и все под солнцем. Но только этой параллели с образами Ветхого Завета было бы очень мало для решимости назвать наш фильм столь серьезным именем. Морское чудище, кит, еще никак не связан с машиной насилия, созданной самим человеком. И такое употребление имени Левиафан – не моя заслуга. Задолго до нас сама история вгляделась в притчу об Иове и уточнила смысл цитат: я имею в виду трактат английского философа ХVII в. Томаса Гоббса «Левиафан. Материя, Форма и Власть государства церковного и гражданского».

Великий кит, страшное чудовище – это государство, идол, созданный   человеком для собственной безопасности, для спасения себя от самого себя. Государство, по Гоббсу, идеальный выход из состояния «войны всех против всех», или, согласно известной поговорке, состояния «человек человеку волк». Чтобы уйти от этой тупиковой ветви развития, человечество придумало государство, систему отношений, в которой есть место «общественному договору». Суверен предлагает подданным различные институты власти, которые, в свою очередь, гарантируют рядовому гражданину безопасность: полицию, суды, законотворческие собрания, одним словом, вместо «войны всех со всеми» – административно-бюрократическая система регулирования взаимоотношений людей друг с другом. Решение проблемы? Да. Вот только чтобы получить эту безопасность, человек должен отдать суверену свою свободу.

Когда я ознакомился с идеями Гоббса, мне сразу показалось очевидным несоответствие теории и практики. Это же ясно, особенно в нашем случае: подданный, отдавая свои свободы государству, полагает, что в обмен может получить обязательства его защищать. Но это лишь мнимые обязательства и иллюзия защищенности; по Гоббсу, суверен никому ничем не обязан. Получается, что на деле человек оказывается в системе лицемерного рабства, когда «война всех со всеми» принимает еще более страшные формы, потому что прикрывается этим лицемерием. Отдавая свою свободу, человек фактически подписывает контракт с дьяволом. По мне, так это и есть Гоббсов Левиафан не на бумаге, а в жизни. Страшно и то, что глубокий аналитик устройства жизни – Гоббс видит и Церковь как форму власти над человеком, как одну из опор Левиафана. Правда, в своем мировидении Гоббс предпочел бы отдать ей пред лицом суверена роль подчиненную. Это было бы на благо и самой Церкви. Возможно, не случайно Церковь предлагает человеку мыслить себя «рабом» – и Божьим, и государевым, – а также всегда помнить, какое скромное место в мире он занимает, как мало личной ответственности несет.

И на этом месте перед человеком встает   фундаментальный вопрос веры. Кто же я на самом деле – раб Божий или Его сын? Ответ, кажется, должен быть очевиден. Раб продает свою свободу за чашку похлебки, из страха за свою участь, за свое будущее, за благополучие своих детей... Одним словом, чем бы он ни оправдывал добровольное рабство, вверяя собственную судьбу третьим лицам, должен же он сознавать, что в обмен на мнимое отдал свой главный дар, свою настоящую собственность – свободу воли.

И вот в ответ на этот торг пришел в мир бесстрашный и жертвенный Сын Человеческий и предложил людям освобождение. Его распяли, присвоили позже и понемногу Его победу, соткав из ее остатков новые путы, но голос этот живет и говорит с нами сквозь время. «Вы – братья мои», – говорит Он нам через своих апостолов. А если Он и вправду Сын Божий, а мы братья Его, то со всей неизбежностью выходит так, что и мы – сыны Божьи.

Мне жаль, что политика и временное изменение духовного климата в стране не дают многим зрителям услышать простую мысль: своим фильмом я выступаю за уникальность человеческой жизни как за единственную подлинную ценность, как за единственную правду. Никакие большие слова – Родина, Бог, Закон – не дают нам право уничтожать жизнь другого. Неуважение к человеку, к самоценности его личности есть русская катастрофа, которая уже и насчитывает сотни лет и не иссякнет еще долго, возможно, до тех пор, пока мы не осознаем, что эта холопская черта – презирать личность другого – губительна для всякой цивилизации.   Так уж случилось с человеком, что каждый день мы выбираем, какому «царству» принадлежим и чьи мы сыны – Божьи или Левиафановы. А родина – это не только пригорки, березки и ручейки. Родина человека – это то, чего больше всего жаждет его душа. Родина – это Великий Океан, большой и далекий круг мироздания и малый круг близкого обитания – твои родные, близкие по духу друзья. Все это вместе, а не лозунги и президенты, не парламенты и оружие, не священники и пропагандисты составляет достояние человека. Свет домашнего очага, свет разума и познания и, наконец, свет самого Бога – все это вместе и есть наше настоящее Отечество.

В каком бы обществе мы с вами ни жили, в самом развитом или самом архаичном, все мы обязательно будем поставлены перед этим выбором – поступать как рабы или как свободные люди. И кто бы мы ни были – верующие или атеисты, – от этого испытания мы никуда не уйдем. Если мы полагаем наивно, что какой-нибудь тип государственного правления нас от этого выбора освободит, мы глубоко заблуждаемся: в жизни гражданина любой страны наступает час, когда он вынужден встретиться лицом к лицу с этим выбором – чей ты, кто ты. И именно потому, что еще возможно ставить эти страшные вопросы перед зрителем, а также потому, что можно еще найти в наших пределах трагического героя или «сына Божьего», моя родина и не потеряна для меня.

 

Андрей Звягинцев

Февраль 2015

 

***

Итак, Андрей Звягинцев, получивший в мае прошлого   года премию МКФ в Канне за сценарий своего фильма "Левиафан" (а позднее и "Золотой Глобус" за лучший иноязычный фильм в США), через восемь месяцев после этого, когда фильм, наконец-то, был выпущен в отечественный кинопрокат, пишет текст, в котором заранее обвиняет российских зрителей в недопонимании своего детища. Очевидно, он основывался на тех многочисленных откликах в интернете, куда за месяц до выхода фильма "слили" его произведение. Но публикует этот текст он еще через восемь месяцев после выхода картины в прокат. Каково же должно быть чувство разочарования режиссера в отечественном зрителе? Вспоминается фигура поэта Маяковского, описанная в воспоминаниях, когда он картинно останавливался где-то на многолюдном московском проспекте, разворачивал газету и громко сетовал: "Опять не поняли!.." Звягинцев же - "вдруг подумал, чтобы увидел в этом фильме я сам, будь я его зрителем". Может быть, режиссеру стоило бы подумать об этом еще до начала съемок? Или он думал только о зрителе Каннского фестиваля?.. Однажды мне довелось задать подобный вопрос знаменитому актеру. После премьеры фильма "Дядя Ваня" А.Кончаловского в 1971 году в ленинградском кинотеатре "Октябрь", я, по молодости лет набравшись наглости, спросил И.М.Смоктуновского: "Скажите, а вам как зрителю понравился фильм "Чайковский"? Надо было видеть, как растерялся выдающийся актер, как начал что-то говорить о том, что ему пришлось самому переписывать сценарий Ю.Нагибина со своими сценами... "А, так сценарий был еще хуже"... - безжалостно кивал я... Вот такой у нас неудобный зритель, позволяющий себе судить со своей колокольни обо всем увиденном. Но амбициозный режиссер, старающийся разглядеть свое детище "глазами зрителя" и пытающийся ему что-то разъяснить о своем замысле - это что-то новое. Это говорит прежде всего об уязвленном самолюбии "непонятого" творца, которому хочется не только лавров за границей и цацек от профессионального сообщества, но и народного признания.

Далее режиссер утверждает, что в каждом своем фильме ищет параллели  с "вечными сюжетами". Таковы были два его первых фильма, действие которых происходило неизвестно где и неизвестно когда. Вне времени и пространства. Третья картина, "Елена", была не только четко привязана к нашему времени, но и к определенной социальной среде нашего общества. Потому и оказался самым сильным и точным высказыванием, но не имел такого громкого успеха за границей, как первые два. Просчитав всю нынешнюю коньюктуру момента, Звягинцев решил выступить с острой критикой государства и церкви, давящих личную свободу своих граждан. Разумеется, в обрамлении библейских аллюзий. При этом "многолетнее созерцание странностей и прелестей российской жизни" он толкует согласно идеям английского философа  17-го века Томаса Гоббса, который утверждал, что государство в обмен на безопасность отбирает у граждан их личную свободу. Противопоставляя в сценарии "странности и прелести" нашей жизни так называемым либеральным ценностям (за что и получил премию в Канне), режиссер выстраивает на экране насквозь фальшивую картину нашей действительности (подробнее об этом - в публикациях рубрики "кинопроцесс" от 10 февраля). Идейный провал фильма у зрителей в России Звягинцев объясняет "политикой и временным изменением духовного климата" в стране. Что здесь имеет ввиду наш отважный обличитель государства? То, что другие либералы именуют "путинизмом"? Что в 90-е годы у нас был правильный духовный климат, а нынче неправильный? Но пройдет время, у власти вновь окажутся либералы, духовный климат восстановится - и тогда его фильм оценят по достоинству? И дальше - привычные мантры про "русскую катастрофу", которой уже сотни лет - о "холопской черте - презирать личность другого". Как он еще удержался от другой навязчивой мантры либералов про патриотизм как последнего прибежища негодяев - тоже цитата из какого-то премудрого англичанина, неведомо когда и где сказанная и кем и как переведенная. Но все эти "мудрости" преподносятся как истина в последней инстанции - и накорябав их на свои знамена, либералы зовут : "вперед - за нашу и вашу свободу!"

Увольте, господа, позаботьтесь о своей свободе. Кто вам дал право озаботиться моей? Вы же так рьяно отстаиваете "уникальность человеческой жизни", права каждого человека.  Так и свою свободу каждый человек определяет сам. Даже сидя в тюрьме. А степень свободы в стране определяет все общество целиком, а не отдельная кучка горлопанов. Или "близкие по духу друзья", которых Звягинцев включает в понятие "родины" (свою родину он пишет с маленькой буквы - такая она, видимо, у него - маленькая). Родина - утверждает он, - это не "пригорки, березки и ручейки", а некий "Великий Океан" (здесь - с большой буквы) - и "далекий круг мироздания". Ключевая фраза всего послания - "родина человека - это то, чего больше всего жаждет его душа". Это и есть формула либерального сознания. Чего больше всего жаждет наш режиссер? Из всего текста предельно ясно, что успеха и признания, приносящего моральное удовлетворение и материальные выгоды. Значит, где успех, там для него и Отечество, удобное по "духовному климату". Там, где вместо привычного пожелания "всего доброго", непременно желают "удачи". Заметили, как это пожелание усиленно внедряется и в наш быт, как будто кругом одни торгаши и "джентльмены удачи"?..

Что же касается березок и ручейков, мне ближе другое мнение : "Вот тут бы и поселиться навсегда... Тут душа, как воздух дрожащий, между водой и небом струилась бы, и текли бы чистые глубокие мысли... Озеро пустынное. Милое озеро. Родина..." (А.Солженицын). Вспоминая об Отечестве, прежде всего русский человек должен иметь ввиду завещание нашего национального Поэта: "Все те же мы: нам целый мир чужбина;// Отечество нам Царское Село". Если А.Звягинцев еще способен понять, о чем это написано. Если же нет, то я предложил бы ему перечитать строки другого русского поэта, И.Бродского - пока не поздно - о "моем народе", "терпеливом и добром":

"Рот,
Говорящий неправду, ладонью закроет народ,   
И такого на свете нигде не найти языка,
Чтобы мог говорящий взглянуть на народ свысока.
Путь певца - это родиной выбранный путь,
И куда не взгляни - можно только к народу свернуть,
Раствориться как капля в бессчетных людских голосах.
Затеряться листком в неумолчных шумящих лесах.
Пусть возносит народ - а других я не знаю судей,
Словно высохший куст,- самомненье отдельных людей.
Лишь народ может дать высоту, путеводную нить,
Ибо не с чем свой рост на отшибе от леса сравнить.
Припадаю к народу. Припадаю к великой реке,
Пью великую речь, растворяюсь в ее языке.
Припадаю к реке, бесконечно текущей вдоль глаз
Сквозь века, прямо в нас, мимо нас, дальше нас."

Такое впечатление, что поэт писал именно для таких людей, "высохших кустов", загубленных своим "самомненьем".. Может быть, и А,Звягинцеву еще не поздно задуматься об истинных истоках духовного климата в стране и определиться, потеряна ли для него "моя родина" и "мой народ". И тогда обратить к себе заданный им же вопрос: "Чей ты? Кто ты?"

 

-- В.К.-- 

фото русских пейзажей - Вадим Трунов

Фотоальбом
Разработка и поддержка сайта УИТ СПбГМТУ                 Copyright © 2006-2024. ПФК. All rights reserved.