Фильм Владимира Наумова "Белый праздник" был снят в 1994 году, но в прокат вышел только весной 1996 года. Впрочем, о прокате можно говорить только условно, памятуя о засилье в то время бросовой голливудской продукции. Несмотря на то, что это была последняя - и одна из лучших - работ Иннокентия Смоктуновского в кино. Сценарий был написан Наумовым по повести Тонино Гуэрры "Стая птиц". Изданная в
Италии в 1974 году и переведенная в России через 20 лет, повесть маститого киносценариста и поэта послужила для режиссера лишь сюжетным каркасом, целиком наполненного российскими реалиями того времени. Это авторская работа Наумова, его невесёлые размышления о конце той эпохи, начало которой совпало с началом их совместного с Александром Аловым творческого пути. Именно тогда, в эпоху "оттепели", породившую многочисленные иллюзии будущего поколения "шестидесятников", нетерпеливые романтические юноши
выпускали "своих голубей" ("пусть летят они, летят...") с пожеланием: "Наступай наше завтра скорей!" И вот это "завтра" наступило - завтра того поколения, которому обещана была жизнь при коммунизме через каких-то двадцать лет. Старый профессор (И.Смоктуновский), предчувствуя приближение конца, нанимает бывшего "гэбэшника" (А.Джигарханян), подрабатывающего ныне розыском пропавших кошек и собак, чтобы тот фиксировал все слова и поступки его последнего дня. В длинном черном пальто
и шляпе, с зонтиком в руках, он выглядит Дон-Кихотом со своим наемным Санчо Пансой, двинувшимся в последний поход во славу несравненной Дульсинеи. Но бредут они не по живописным дорогам Испании, а по полуразрушенной, грязной, облупленной Москве.
Много символического сошлось в этом фильме, вобравшем в себя всю поэтику стиля Алова-Наумова, как бы подводя ей итог. Разрушен дом профессора, где он прожил долгие годы - уцелел лишь один уголок старой комнаты со следами былого уюта: совсем как в годы войны,
как в фильме "Мир входящему". Блуждая по городу, путники постоянно натыкаются на репродукции картин Брейгеля и Босха, которыми торгуют несчастные бомжи и алкоголики. В одной из картин Брейгеля они вдруг узнают окружающих и знакомых, самих себя, что подтвердит профессор: "Мне часто кажется, что все мы там... наоборот, все они - тут, среди нас". Возникают видения - картины североевропейского ландшафта, как в фильме "Легенда о Тиле": с колесованными мучениками по сторонам дороги, с непременным мужиком,
несущем громадное колесо на своих плечах. Не хватает только слепых, неизменно появляющихся в фильмах Алова-Наумова. Похоже, эта роль уготована здесь Дон-Кихоту с Санчо Пансой. Более того, обычные мотивы усилены в фильме привнесенным "феллинизмом" - сцена в женской бане, где явлена обнаженная дебелая русская Сарагина, поющаа нечто оперное. И еще одно видение возникает перед взором профессора, когда все эти люди появляются в неких коконах, как на картинах Босха.
В воспоминаниях
героев возникают и эпизоды войны, с атакующими мост солдатами - совсем как в фильме "Берег". И, пожалуй, сильнейшие кадры всего фильма (вообще изощренному по изобразительному мастерству - оператор Ломер Ахвледиани, ранее работавший с Тенгизом Абуладзе): уходящий по рельсам вагон-теплушка, из всех щелей которого потоками льется молоко - это солдаты доили сотни коров прямо на дно вагона. Вероятно, это один из самых потрясающих в мировом кино образов физической противоестественности
войны. Однако самое неотвязное воспоминание профессора преследует из детства, когда однажды был жестокий мороз, от которого раскалывались надвое яблони в саду, а яблоки на окне приходилось вырубать из-под льда молотком. В то время как вдали свора гончих безуспешно гонялась за смелым зайцем. И все вокруг было белым-бело - белый праздник...
Но все это - в далеком прошлом. А сегодня профессор навещает
в последний раз полубезумную жену, с которой давно не живет, вызывая ее на улицу знакомыми звуками ностальгического вальса Астора Пьяццолы. Встречается с дочерью, которую давно не видел - она стала "путаной" в низкосортном бордельчике (цена- двести баксов), который, как истинный Дон-Кихот, профессор тут же предает огню. И всюду преданный Санчо Панса носит за ним старый венский стул с только что склеенной ножкой - последнее, что осталось у профессора от старых добрых времен.
Была бы его
воля, он сжег бы всю эту разрушенную Москву, где на каждом углу торгуют Брейгелем и Босхом за бесценок ("прошу 80, отдам за 20") - книги, бывшие когда-то пределом мечтаний интеллигентов 60-х годов, вещественным подтверждением "духовности" их владельца. Теперь все ценности утеряны, опоганены, опошлены и растоптаны,всё пошло прахом. Только что же это были за идеалы и ценности, если не пережили каких-то 20 лет? Те же Брейгель и Босх переживут всех нас, как и музыка Баха, Генделя, Вивальди, льющаяся с экрана,
усиливая и без того эсхатологическую интонацию фильма. На кого же молились эти люди,кто был их кумирами, кроме неизменного Хемингуэя в свитере? Б.Оуджава, превратившийся под конец в желчного брюзгу? Да он сегодня просто смешон с его "возьмемся за руки" и "комиссарами в пыльных шлемах" . А.Битов, косящий ныне под "Пастернака в Переделкине"? Блаженны те, кому суждено было покинуть сей мир раньше новых времен - В.Высоцкий, Ю.Трифонов, А.Сахаров - чьи еще иконы стояли в интеллигентском
"красном углу"? Эпоха закончилась. Всё сказано, завершено, отпето - и закрыто могильным камнем. Время остановилось - как остановился, застыл последний кадр фильма, превратившись в фотографию. Осталось повесить на стенку, смотреть на него, затем обернуть тыльной стороной - и умереть. Именно так умирает старый Дон-Кихот, вернувшись из последнего путешествия, сидя на венском стуле перед своими семейными фотографиями. Как умер вскоре после окончания съемок фильма Иннокентий Смоктуновский, бывший
живым олицетворением "духовности" 60-х годов, лицом и лучшим актером эпохи.
Эпиграфом к своей повести Тонино Гуэрра поставил слова: "Когда стая птиц выпархивает из головы, остаются пустые мысли". Эти слова звучат эпитафией иллюзиям "шестидесятников", а фильм Владимира Наумова - достойным венцом на могилу утраченных идеалов. Что ж, "замолкли звуки чудных песен"? А "шестидесятники"? " Толпой угрюмою и скоро позабытой над
миром мы пройдем без шума и следа"... Аминь.
P.S. Долгое прощание
Этот текст с
небольшими сокращениями был опубликован более 20 лет назад в петербургском еженедельнике "Северная столица" в марте 1996 года. И это был едва ли не единственный отклик на появление нового фильма выдающегося мастера советского кино. Удивительно, но фильм, побывавший во французском кинопрокате, в России не был толком показан даже по телевидению. Он был замолчан в московской прессе, не попал ни на один из внутренних и международных фестивалей. То обстоятельство, что его не услышали, возможно, послужило для режиссера одним из толчков к продолжению
темы. Темы ухода целого пласта нашей жизни. К созданию сценария нового фильма был привлечен не только Тонино Гуэрра, но и комедиограф Владимир Вардунас, прославившийся работой с Юрием Маминым. Проект назывался "Музей восковых фигур, или Тайна Марчелло". Главная роль писалась в расчете на Марчелло Мастроянни, который хотел сниматься у Наумова. Однако тогда денег на постановку не нашли, а Мастроянни вскоре умер. Сценарий пришлось переделывать на ходу и в течение 1997 года шли съемки фильма под
названием "Белая собака, или Тайна Марчелло". На сочинском "Кинотавре" в 1999 году был показан готовый фильм, уже под названием "Тайна Нардо, или Сон белой собаки". Он был в штыки принят столичной критикой, некоторые из которых сочли его даже "оскорбительным". Особенно их покоробило использование цитат из своих прежних фильмов. Характерно, что когда автоцитатами пользуются Михалков или Рязанов - это никого не оскорбляет. Наумову же потребовались цитаты из своих фильмов "Легенда о
Тиле", "Десять лет без права переписки", "Белый праздник", чтобы подчеркнуть преемственность не только своих героев и идей, но и эстетики. Поэтому он десятилетиями работает с одними актерами - Виктором Сергачевым, Людмилой Савельевой, Арменом Джигарханяном, Борисом Щербаковым, Валерием Сторожиком, не говоря уже о Наталье Белохвостиковой. И на это у него гораздо больше прав, чем у большинства наших режиссеров, у которых нет за плечами таких выдающихся фильмов, как "Мир входящему", одной из лучших лент о войне, и "Скверный анекдот", одной из лучших экранизаций
Достоевского в мировом кино, на 30 лет положенной у нас "на полку"... В результате такого приема прокату была предложена "авторская версия" нового фильма, заново перемонтированная и сокращенная под названием "Часы без стрелок". К тому времени было известно, что параллельно шла работа над третьим фильмом трилогии - "Мадонна на асфальте", которая должна была стать режиссерским дебютом Натальи Наумовой, снимавшейся в двух предыдущих.
Таким образом оформился замысел трилогии об остановившемся
времени - или о конце времен. Поэтому использован "бергмановский образ - часы без стрелок, простой старый будильник. Новый фильм начинался цитатой из "Белого праздника", когда профессор, глядя на персонажей Брейгеля, говорил, что" они все тут - среди нас". Это ключевая фраза для понимания всей трилогии в целом, ее идеи - об "обрыве времен". Убивают некоего политического деятеля и его жена нанимает "ворошиловского стрелка" для мести - это тот самый "гэбэшник" из первого фильма (А.Джигарханян). Надо сказать, что во всей трилогии играют те же актеры тех же персонажей, в тех же костюмах -
время-то остановилось. Здесь всегда Нардо - он же Леонардо, подправляющий рисунки да Винчи и разыскивающий свою дочь - Джонкоду, мечтающий приделать крылья своей белой собаке. Здесь всегда старый карлик, друг Нардо и другие персонажи. Когда более молодой киллер опережает "стрелка", безутешная вдова возвращается к дому, где она выросла и застает картину тризны своих бывших соседей, ныне опустившихся интеллигентов, - по ушедшей жизни. Ее отец все так же продолжает ждать некоего поезда, который должен пройти по проложенным под
домом рельсами - он их постоянно очищает от снега, прикладывает ухо - не слышно ли поезда? Уже давно никто не помнит, откуда взялись эти рельсы, куда ведут и - главное - зачем? Наконец, этот старый паровоз приходит, обрушив полстены, и отец героини взбирается на него - и возвращается туда, откуда пришел. Московская критика особенно негодовала по поводу этого паровоза. А дело просто: одним из первых фильмов Алова и Наумова был "Павел Корчагин", герой которого, как известно, положил жизнь на строительстве узкоколейки - чтобы дать людям тепло. Отца
играл Анатолий Ромашин - его герой из тех времен, когда люди еще имели идеалы и не боялись умереть за них. Так случилось, что актер, как и Смоктуновский, также вскоре умер, не дождавшись выхода фильма. Эпизод с его участием включен и в последний фильм трилогии, законченный в 2007 году под названием "Джоконда на асфальте",подписанный все же Наумовым. Там все те же герои, все тот же Нардо, проходящий по улицам современной Москвы с громадным колесом на плечах, появляется и яблоня с яблоками в снегу, и гондола из Венеции на Москве-реке - нет только таких мощных образов, как в двух первых фильмах. Неизменными остались только герои, те, что способны мечтать. Последние из них уходят на наших глазах. Это с ними прощается выдающийся мастер Владимир Наумов. Как простилась со своими идеалами в "Трех историях " Кира Муратова, как простился со своими героинями Эльдар Рязанов в "Старых клячах". Так заканчивается полная драматизма, падений и невиданных взлетов история великого советского кино.
Любимые фильмы 
