Не нравится мне этот мир  

***

– Песни из «БлокАды» для многих – это песни юности. Хорошо ли ты помнишь 1987 год?

– 1987-й помню хорошо. Я – звезда! Всё прекрасно, и мир удивителен! В этом же году был и душ отрезвляющий – в виде уголовного дела, которое было на меня заведено, соответственно, жёсткий пресс со стороны милиции, отбитые почки, камера и так далее. На контрастах жил.

– Ты пел «Мне нужен воздух!», и было ясно, что речь шла о свободе. Хватает ли тебе воздуха сегодня?

– Более чем – я живу на природе. И в переносном смысле мне его достаточно, я же асоциален.

– А те, кому сегодня 25–27? Им хватает воздуха?

– Нет. Им опять нужен воздух. Для определённого возраста всегда актуально «время менять имена». И это не героизм какой-то, а искреннее желание всё переделать под себя.

– У нас по соседству есть страна, где постоянно «время менять имена». Возникают вопросы…

– У трезвых людей, конечно, возникают вопросы, и им не очень хочется, чтобы всё это и у нас произошло.

– Во время революций к тому же выгоняют из квартир. А зачем революция, если нет передела собственности?

– У меня не такие большие квартиры, не дворцы. Может, обойдётся?

– Не обойдётся. Скажут: для нужд поэтического семинара нового комиссара по делам искусств извольте вытряхиваться, гражданин.

– Вообще либералы – они такие, могут…

– Итак, «блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». Ты пел в 1987 году – «Я начинаю путь». В этом же году появляется и фирменная символика «Алисы». 

– Что красное на чёрном, это я придумал, а визуальное оформление, логотип, атрибутика – это наш художник Андрей Столыпин.

– Вместо известного слова из трёх букв на заборах и в подворотнях появилось слово из пяти – АЛИСА – просто пожаром повсюду.

– Я, видимо, за это на днях получил Царскосельскую премию. За вклад в культуру.

– Песня «Солнце встаёт» из альбома «БлокАда» начинается словами «Мы вскормлены пеплом великих побед…». Понятно, речь велась о революции, о советской власти.

– Я как был антисоветским, так им и остаюсь. Мне не нравится, что сейчас реанимируют советскую идеологию, говорят о том, как был чудесен товарищ Сталин и как всё было прекрасно. У меня родного деда, Кинчева, репрессировали. А сколько крушили церквей, сколько священников уничтожили.

– Но одновременно действительно велось строительство социального государства, и люди помнят, сколько было реально сделано – да хоть бы в образовании, науке, культуре, медицине.

– Идеологически я  абсолютно против советской власти. А социально – бесспорно были огромные плюсы. Так что моё сознание состоит из парадоксов. Оно раздвоено. Тут и до шизофрении недалеко, когда начинаешь долго думать и во всём этом копаться, просто рвать начинает тебя. Начинаешь сходить с ума, и есть у меня такая догадка, что вместе со всей страной.

– У тебя есть песня «Моё поколение» – я всегда думала, что это конкретно о тех, кто родился в конце 1950‑х – начале 1960‑х. Какого мнения ты об этом поколении сейчас? Активные оказались ребятки?

– Вообще-то мы советскую власть свергли, уж не знаю, активные мы или нет.

– А теперь думаем…

– Надо ли это было делать? Да. Но тогда это было на искреннем чистом порыве. Тогда и тени сомнения не было. Активны ли мы были? Активнее нас были, по-жалуй, только те, кто шли за Лениным и Троцким.

– Поменяли строй, но во власть пришли люди ничем не лучше, даже хуже того же Леонида Ильича.

– Поменяли строй, и рухнула ещё одна великая иллюзия, великое очарование – то, которое нам подарил рок-н-ролл, очарование сказочной страной Америкой. Для меня это очарование исчезло с первой бомбардировкой Югославии. Я понял, что враг уничтожает мою страну моими собственными руками. Но в этом очаровании остались многие мои коллеги, что Макаревич, что Борис Борисыч Гребенщиков. Страшно представить, что у них сейчас творится внутри и как они переживают всё это. Мы же идиоты, дети, менестрели, птички, дураки…

– А сегодня есть герои нашего времени?

– А за кем сейчас идёт молодёжь? Судя по всему, это рэпер Гнойный.

– Он каких убеждений?

– Анархо-социалистических вроде. Левый, короче.

– Чувствую, будут квартиры отбирать.

– Многие рок-музыканты  уходят из жизни молодыми. А в русских людей чувство меры и вообще не встроено при сборке, и «кони привередливые» несут во весь опор.

– Знаешь, как говорится, «дайте в руки мне баян, я порву его к х..ям». Это про русскую душу, это и про меня. Но вовремя Господь мне послал жену Саню, которая этот «баян» подсобрала. Господь учит ответственности, в ответственности вся любовь и заключена. Есть в юности такой барьер, кто-то его проходит, а кто-то нет, когда тянет уничтожить себя. Сейчас среди модного течения рэперов, которые в словесных поединках так талантливо спорят друг с другом, разве нет тех, кто думает – а не послать ли мне этот мир к такой-то матери?

– Ты тогда, в молодости, мог вылететь из жизни, да? Осталась бы красивая легенда… а сколько маечек и шарфиков бы продалось…

– Саня-жена меня сдёрнула с балкона на одной из пьянок. Я стоял, и в голове вертелось это юношеское «ах, как я буду выглядеть в гробу, эх, тогда они будут знать…» Всего-то один шаг – и ты в вечности, ты – миф.

– Другая карта выпала. Придётся болеть, стареть.

– Господу виднее – я его солдат.

– Ты, как верующий, какого мнения насчёт закона про оскорбление чувств верующих?

– Это очередная, как бы это помягче сказать, х..ня, которые придумали законотворцы, а кто у нас законотворцы? А зачем они придумали закон про экстремизм, по которому сажают в основном только русских?

– Наши загадочные верующие (без документов, это подтверждающих) оскорбляются даже невинными историческими мелодрамами.

– Ты про «Матильду»? Фильма этого не смотрел и смотреть не буду. На афише – корона Российской империи, и там вместо креста балерина. Мне это не нравится. Но это не повод, чтобы я кусок своей жизни гробил на какую-то борьбу, призывы всякие. Дай Бог этому Учителю здоровья, это дело его совести. И государство пусть решает, что ему важнее – свобода слова вплоть до вседозволенности или нравственные нормы, которые лежат в укладе православия. Мне, кстати, эстетически работы Учителя не близки. Ещё со времён фильмов «Рок» и «Последний герой» про Цоя. Всё это было враньё! Нахватал по верхушкам. Пафос этих фильмов сводился к тому, что «Ведь у них могут быть даже дети! Эти чудовища, в общем, тоже люди! Давайте к ним приглядимся с другой стороны!»

– Сейчас готовятся три фильма про Цоя, а про тебя тоже ведь можно снять фильм.

– Сейчас – не надо, а после смерти – это уже не моё дело.

– Сегодня ты отец семейства, даже дед, живёшь в хорошем доме за городом, а всё равно разговор твой дерзкий и непочтительный.

– Я ведь пока живой. И кроме того, я к миру отношусь, дико извиняюсь, брезгливо. Не нравится мне этот мир. Он испорчен.

– Но тот, первоначальный Божий мир ведь светится из-под этого, испорченного?

– Светится, когда глаза вверх поднимаешь, а под ногами-то – грязь… Для меня чем меньше социума, тем лучше. Только в уединении на природе чувствуешь гармонию. У меня вообще сейчас ощущение, что я становлюсь новгородским жителем. Я живу в 80 километрах от Новгорода, и Новгородская Русь начинает во мне прорастать.

– А-а, новгородская вольница! Да, и такие традиции у нас были, не только царь Иван.

– Если рассуждать про абсолют демократии, то новгородская система государственного строения мне нравится больше всего. Не потрафил народу – с моста, с моста! А как трогательно чудесные новгородские экскурсоводы говорят – «это было до московского вторжения». Любят свою землю.

– Говорят, ты в Петербург переезжаешь?

– Да. Я же говорил в 1987 году, что перееду, – не прошло и 30 лет, сдержал слово. Так Москва, она ж давно своих аборигенов выживает.

Татьяна Москвина, "Аргументы недели"

Фотоальбом