В российский прокат выходит «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии» Роя Андерссона, победитель прошлогоднего кинофестиваля в Венеции, завершающий «трилогию о том, как быть человеческим существом». Накануне российской премьеры в Москве и Санкт-Петербурге покажут почти полную ретроспективу главного на сегодня шведского режиссера
История шведского кино подтверждает теорию цикличной смены поколений каждые 12-13 лет. Причем в шведской режиссуре эта смена происходит весьма страстно. Певец рабочего движения Бу Видерберг (1930-1997) объявлял войну мистику-богоборцу Ингмару Бергману (1918-2007), торговавшему, как он полагал, фальшивым образом Швеции "на вынос". Бергман же, используя свое служебное положение инспектора киношколы, сулил "волчий билет" студенту Рою Андерссону (1943), использовавшему казенную аппаратуру для съемок молодежных протестов.
Андерссон, хотя и входил в видерберговскую "Группу 13", олицетворял новое поколение: ему классовый анализ, который старший товарищ блестяще транскрибировал в образы, был так же чужд, как вера Бергмана в возможность чуда, даже и чуда на крови невинных. В "Песнях со второго этажа" (2000) солидные господа в качестве искупительной жертвы сбрасывали с обрыва девочку, но, в отличие от гибели девочки в бергмановском "Девичьем источнике" (1960), жертвоприношение ничуть не более осмысленно или результативно, чем сосредоточенное массовое самобичевание других экранных буржуа. Но зверство этих господ не было и проявлением их зверской классовой сущности, хотя Андерссону безусловно отвратительны все институции. Проявляли они лишь свою человеческую сущность, по Андерссону, настолько хрупкую и уязвимую, что она исключает малейший шанс на эмпатию — осознанное сопереживание другому. Его персонажи большую часть экранного времени переминаются с ноги на ногу, не решаясь сказать партнеру что-либо, кроме "как я рад, что у тебя все хорошо". Они не зомби — даже если это армия Карла IX, нагрянувшая в стокгольмский бар,— они просто так выглядят.
Мир Андерссона лишен любых координат, за исключением координат жизни и смерти. Да и "жизнь" из этой формулы можно запросто вычесть. Как бы режиссер ни клялся в неистребимом оптимизме и вере в способность человечества выжить, чувство обреченности — доминанта его искусства.
Почти манифестом кажется эпизод из фильма "Ты, живущий" (2007). Судья с повадками аукционера — "Электрический стул — раз! Электрический стул — два! Электрический стул — три!" — приговаривает работягу к смерти. Он повинен в том, что, желая повеселить (?) гостей, сдернул со стола скатерть, разбив любимую супницу своей жены. Пока бедолагу привязывают к орудию казни, жена советует ему "расслабиться", а, поскольку расслабиться как-то не получается, доброхот из тюремного начальства предлагает "подумать о чем-нибудь другом". Кафка, но бурлескный. Бурлеск, но кафкианский.
Можно лишь изумляться тому, что режиссер с таким умонастроением большую часть жизни проработал в рекламе, суть которой как раз заключается в том, чтобы зритель "подумал о чем-нибудь другом". Да еще и завоевал десяток "Золотых львов" эталонного Каннского фестиваля рекламы. Впрочем, когда правительство заказало ему "социальную рекламу" на тему СПИДа, он снял такую "коротышку" "Что-то случилось" (1987), что ее надолго положили "на полку". Достаточно сказать, что ее кульминация — изуверская сцена опытов по переохлаждению, которые ставили нацисты над узниками концлагерей. Ну а — положа руку на сердце — какую, к черту, социальную рекламу о СПИДе вообще можно снять? Циничны и бездушны те, кто додумался ее заказать, а никак не Андерссон.
Эмиграция Андерссона в рекламу легендарна. Прослыв гением, автор "Шведской истории любви" (1970) был так удручен провалом "Гилиапа" (1975), что удалился в прикладное кино. Как мудрец, ждущий, когда по реке проплывет труп врага, он копил гонорары на создание своей студии, где будет делать свое кино. Без жесткого съемочного графика и прописанного сценария. Кино, состоящее из микроновелл, снятых неподвижными планами-эпизодами и исключительно в павильонах. Чтоб никакой сквознячок реальности не проникал в мир, лучший вид на который — "если сесть в бомбардировщик". Картонные бомбардировщики таки прилетели в финале фильма "Ты, живущий", но освежающей бомбардировки не случилось: самолеты словно, как и человечки, тоже "переминались с ноги на ногу", стесняясь произнести свое веское "слово".
Такой вызов киноиндустрии бросал лишь Джон Кассаветис, изматывавший себя поденщиной, чтобы содержать никому не подвластную студию. Разница лишь в том, что Кассаветис исповедовал максимальную естественность, а Андерссон — максимальную неестественность, воплощенную в "трилогии о том, как быть человеческим существом": "Песни со второго этажа", "Ты, живущий", "Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии" (2014).
Впрочем, когда никакой своей студии у Андерссона еще не было, он снимал ровным счетом то же самое, что сейчас. "Шведскую историю любви" причислили к "новой волне" по формальным признакам: ну как же, полудетская любовь на фоне буржуазного быта. Но в этом фильме застольные анекдоты уже рассказывали с такой интонацией, что они казались прелюдией к убийству. А кто-то из персонажей периодически выкрикивал глухому богу жалобы на бытие, несомненно, выстраданные самим режиссером, что, принимая во внимание его возраст, отдавало легкой патологией. "Этот мир не создан для одиноких людей! Когда-то я думал, что он таким станет, а он не стал!" "В этом мире полно подонков! Подонков! Подонков! Я впустую потерял 45 лет жизни!" "У моей дочки будет много денег! Денег! Денег! Иначе ее растопчут! Растопчут! Растопчут!"
В "Гилиапе" кафкианским Замком оказывался отель, на работу в который — совсем ненадолго, конечно же, совсем ненадолго — нанимался герой, мечтающий о море. Хотя в кадре появлялись и море, и песок, и милое женское лицо, они уже казались исчезающими миражами. И кто-то вновь шатался по экрану, выкрикивая: "Твои дни сочтены!"
В наши дни Андерссон избегает таких истерических всплесков. О днях жизни человека и человечества ему все ясно. Сочтены — так сочтены.
Рекламная компания смерти 
