К открытию 2-го Международного Кинофорума в СПб  

Любовь - по дону Педро

Испанское кино в сознании наших зрителей в первую очередь связывается  с именем Педро Альмодовара. Он - со своими 19-ю полнометражными фильмами сегодня признан живым классиком, заслоняя своей невысокой фигурой весь испанский  киногоризонт. Хотя это совсем несправедливо: в Испании  целый ряд первоклассных режиссеров, среди которых есть и более серьезные, как Хулио Медем, и более перверзивные, как Агусти Вилларонга, и более тонкие, как молодой Иван Ноель. Есть режиссеры со стажем, способные преподносить сюрпризы, как Алекс де ля Иглесиа, снявший десяток добротных средних картин - и выдавший вдруг совершенно безумную "Печальную балладу для трубы".

Тем не менее только дону Педро удалось в Испании создать феномен "кинематографа Альмодовара" со своим тотчас узнаваемым стилем, кругом тем и любимых образов, своим актерским кланом. Это столь же узнаваемый феномен, как, скажем, "кинематограф Вуди Аллена" ( Фассбиндера, Бергмана...), который сам по себе уже жанр - и даже диагноз. И еще одна особенность кинематографа дона Педро - это женское кино. По крайней мере, в том смысле, что в центре всех его картин - прежде всего женщины, их психология, отношение к жизни и - соответственно - судьба. В этом интересе к миру женщины он близок  тем же Фассбиндеру и Бергману, хотя у первого все же преобладает мужской взляд на женщину, а у второго - чисто мужское отношение. Кстати говоря,  в российском кино единственным знатоком женской души был и остается Илья Авербах, наследовавший бергмановскому пути.
В последние годы кинематограф Альмодовара, достигнув вершин в фильмах "Все о моей матери" и "Поговори с ней", оказался в кризисе из-за исчерпанности основной темы. Дон Педро занялся автобиографическими мотивами ("Дурное воспитание"), но и они имеют предел. Потому он решился "исследовать новые пути в кинематографе", освоив жанр триллера. Он так и заявил на пресс-конференции в Канне: "Этот жанр корреспондируется с актуальным периодом моей жизни. В начале своего пути я снимал поп-комедии, сейчас решил обратиться к более респектабельному жанру - и снял этот фильм под влиянием Фрица Ланга". Скорее всего в обширном творчестве великого немецкого мастера дон Педро прежде всего имел в виду фильм "М" ( "Убийца") - о маньяке-педофиле - как образец исследования психопатологии в кино.
Дело в том, что в основу своего нового фильма "Кожа, в которой я живу" он положил роман виртуозного французского писателя Тьерри Жонке "Тарантул". Изменив имена героев, дон Педро добавил новые повороты в и без того причудливый сюжет. В центре интриги - выдающийся пластический хирург Роберт Ледгард, создавший искуственную кожу с применением стволовых клеток ( его покойная жена сильно обгорела в результате автокатастрофы). Его юную дочь зверски насилует некий молодой преступник, в результате чего бедняжка лишается разума. Доктор выслеживает этого юношу по имени Винсент, похищает его и содержит в подвале, где оборудована целая лаборатория. Замыслив дикую месть, он делает узнику операцию по перемене пола и трансплантацию маски с лицом своей дочери. Хирург заставляет жертву, превратившуюся в Веру, заниматься проституцией с различными извращенцами, но постепенно и сам проникается чувством к своему созданию, вступая с ним (с ней?) в сексуальный контакт. Но тут появляется второй насильник его дочери, о существовании которого доктор не подозревал, дружок Винсента, надумавший ограбить богатый дом Ледгарда. Этот беспредельщик оказывается покруче самого хирурга, в результате чего число трупов к концу фильма доходит до пяти.
Однако дон Педро перестал бы быть самим собой без мелодраматических мотивов, начисто отсутсвовавших в романе. Поэтому он помещает в доме хирурга старую экономку, которая оказывается матерью как Ледгарда, так и грабителя, которого она признает только по родинке на заднице. "Эта работа - самая сложная из тех, что я делал раньше, мой дебют в жанре "ужасов", но здесь нет шоков и криков, здесь насилие психологическое. Здесь соединились черты триллера, фантастики, фильма ужасов, но не соблюдается ни один из законов жанра",- так утверждал режиссер, забыв упомянуть любимую мелодраму. Возможно, из-за этого смешения жанров ему и не поверили. На фестивале в Канне, пока он, седой и с брюшком-с , с трудом удерживал перед фотографами прыгнувшего ему на руки Бандераса, критики не знали как реагировать на фильм: то ли смеяться до слез, предполагая в увиденном пародию и стеб, то ли ужасаться степенью развращенности современного общества. На фестивале фильм был отмечен лишь молодежной премией (жюри формируется из зрителей до 25 лет), да премией технической комиссии "за выдающиеся световые эффекты". Классик вновь остался без "Золотой Пальмы".
Дон Педро утверждал, что работая над фильмом он думал о мифе Франкенштейна, мифах о титанах, о Прометее. Но скорее всего его привлек здесь другой миф - о Пигмалионе, влюбившегося в создание своих рук. Потому что все свои фильмы, удачные и не очень, он снимает о любви. И новый фильм - не исключение. И здесь ему интереснее всего разобраться в природе этого чувства, его границ и возможностей, понять: есть ли в любви норма? И если она есть, то где она? В Писании есть определенные запреты, но прежде всего - на блуд. А где граница между любовью и блудом? И не там ли сказано, что Бог есть любовь, и любовь есть Бог? Вот это,судя по всему, прежде всего волнует большое любящее сердце печального дона Педро Альмодовара.

Владимир Кузьмин