Известно: кинематограф родился как (научный) фокус и сразу был оприходован ярмаркой. Фильмы снимались для того, чтобы собирать с людей, жаждущих развлечений, деньги. Довольно быстро конкуренция заставила авторов изощряться, так синема дозрело до искусства. Еще чуть погодя кино стали использовать в пропагандистских и воспитательных целях: у них – корпорации, у нас – государство. В ответ возникли фильмы протеста: там независимое кино, здесь – подцензурное высказывание и «параллельное», нонконформистское самодеятельное творчество.
Спустя сто лет движение замкнулось в круг: фильм снова стали рассматривать как в первую очередь продукт, который должен быть успешным на рынке. (И шире: нас уверяют, что культура – это культурное обслуживание масс.) В последний год-полтора стремительно пухнет пропагандистская составляющая в отечественном кино, но еще появляются картины, созданные по законам критического реализма и морального беспокойства, поскольку для рождения фильма требуется значительное время.Понятно, что здесь нарисована ради наглядности очень простая схема.
Кинофестивали комбинировали в себе все эти и многие другие задачи, но все же преимущественно они возвышали над огромной киномассой фильмы, искусно сделанные, и фильмы, отвечающие принципам гуманности. В абсолютном большинстве случаев таковы подлинные авторские высказывания свободных художников – а не типовые, как банкноты, товарные «единицы» или «штуки».
В нашей нынешней ситуации заполоненности кинотеатров именно типовыми «штуками» кинофестивали превратились в единственное место, где ознакомиться воочию с нетривиальным взглядом художника могут живущие окрест взыскательные зрители, а также пресса, которая расскажет об увиденном своим читателям. И они уже самостоятельно смогут выловить заинтересовавшие их фильмы в ограниченном прокате или во Всемирной сети.
За свою 25-летнюю историю «Кинотавр» так и сяк пытался «уравнять в правах» самую широкую аудиторию и серьезную публику – естественно, немногочисленную. И соблюсти при этом интересы профессионального сообщества, без которого никакого, извините, кина вообще не случится. Были здесь конкурсы для всех и конкурсы для избранных, велись битвы за и против артхауса, многократно определялись критерии и тому подобное, и прочее.
И если создатель «Кинотавра» Марк Рудинштейн в сути своей коммерсант, прокатчик, то нынешний президент фестиваля Александр Роднянский гораздо более сложен как творческая фигура. Он продюсер таких авторских и прихотливых картин, как, например, «Левиафан» Андрея Звягинцева (показан на закрытии фестиваля нынче, а сам Звягинцев возглавил жюри). И он же – продюсер «Сталинграда» Федора Бондарчука, самой кассовой отечественной фильмы. (Не говоря уж о деятельности Роднянского на канале «СТС», по определению рассчитанном на «ширнармассы».)
Роднянский определяет фестиваль как «профессиональную экспертизу» всего поля отечественного кино. Поэтому в конкурсе встретились практически безбюджетная документалистика «21 день» дебютантки Тамары Дондурей о жизни в хосписах, ее судьба – фестивали и Интернет, и откровенно рассчитанная на кассу криминальная комедия «Ч/Б» (расшифровывается как Чурка/Балалайка) дебютанта же Евгения Шелякина. Который имеет претензию «говорить о главном» и воспитывать публику: мол, русский фашист (буквально так и звучит, его играет Алексей Чадов) и кавказец (в грузинском варианте; Чурку изобразил Мераб Нинидзе) – братья, но делает это примитивно и безвкусно. Так что смотреть скучно и неловко.
Но это лучше, говорят мне, чем разные прочие «Яйца судьбы», ставшие несколько лет назад хитами проката. Полагаю, оба хуже.
В этом диапазоне крайностей конкурса, скромно обозначающих границы того самого общего российского кинополя, но, увы, не репрезентующих его, расположилась дюжина главных фильмов – определенно авторских высказываний. Все они, безусловно, достойны зрительского внимания, могут выйти в прокат («До свидания мама» Светланы Проскуриной – уже 19 июня), но кассу не сделают.
Могут выйти в прокат – а могут и не выйти в связи с принятым законом о ненормативной лексике в кино и театре. В лучших картинах «Кинотавра» она звучит. В том числе и в упомянутом «Левиафане». Каждый продюсер, каждый режиссер теперь должен решить: запикивать мат, переозвучить фильм вообще, оставить, как есть, лишив свое детище прокатного удостоверения? Я против неискусного употребления мата в кино, однако понимаю «детоубийственную» драму художников: напомню, что фильмы затевались задолго до тотального запрета, нужен бы временной люфт.
И вовсе не странно, что проблема мата внезапно стала ключевой в анализе фильмов. Лучшие из них отражают жизнь со всей возможной степенью достоверности и умелости – наши же люди, от депутатов до скромных сантехников, так и разговаривают. Спросите себя: кому невыгодно критическое социальное, а то и публицистическое кино? Ответ правильный. Вот и получается по факту: либо зеркало/увеличительное стекло перед реальностью – либо розовые очки.
Фильмов, снятых откровенно на продажу – уже не в честном коммерческом смысле, а по заказу, – на «Кинотавре» не встретишь. (Очень интересно, кстати, каким окажется фестиваль в следующем году – нет сомнения, что закрыт его очередной этап.) Здесь блюдут приличия и показывают пусть и несовершенное, однако настоящее.
Яростный «Комбинат «Надежда» дебютантки в игровом кинематографе Натальи Мещаниновой: о жизни молодых людей в Норильске – городе, где ветерок в окно бывает только серным или хлорным. Эти молодые люди даже слишком узнаваемы, и они так далеки от культурной нормы, что кажутся мутантами. Но и мутанты любить умеют – таков собственно сюжет фильма о поруганных надеждах и предательстве. Смысл же его иной: вырваться из этой атмосферы уже невозможно, сколько ни надейся, ни заливайся водкой, ни матери/заклинай эту реальность.
«Белая белая ночь» Рамиля Салахутдинова – о по-петербургски муторном состоянии героя, который физически вроде и свалил двадцать лет назад в Москву, да сущность свою не поменял. Теперь, вернувшись в город на Неве по служебному поводу как частный детектив, он под гипнозом воспоминаний. Встречается, как и положено, с двумя товарищами. С одним, явным неудачником, они ведут разговор о том, что «раньше было весело», а теперь «уехать бы отовсюду». Чайник на плите закипает, вода гасит пламя, газ идет. Двое мужчин смотрят на конфорку и не шевелятся целую минуту, равную вечности. Затем все же спохватываются.
Вот вам и метафора. Какая отрава поразила нас так, что стало «всем на всех наплевать»? Почему за кадром поет Гребенщиков «Сколько ни идешь, Отсюда никуда не уйти. Едва ли я вернусь сюда еще один раз», нарушая все каноны детектива, а ведь это буквально фильм-расследование. Герой ищет парня, который пропал после того, как вступился за градозащитника. Да, это первая картина о преступниках, которые разрушают Петербург ради новостроя и своих доходов, – они не гнушаются ничем, вплоть до убийств.
Сугубо авторского, даже эстетского режиссера – между прочим, не петербуржца, а москвича, явно «достало». Отмечу важное: Салахутдинов закончил после экономического факультета МГУ Высшие курсы сценаристов и режиссеров в мастерской Алексея Германа, памяти которого и посвятил фильм.
Герой фильма Юрия Быкова «Дурак» – бригадир ремонтников, а попросту сантехник, Дмитрий Никитин. Он обнаруживает, что общежитие на 800 человек скоро упадет, и, как «полный дурак», не может, извините, плюнуть и растереть. Он попадает к мэру города, «Маме», в момент празднования ее пятидесятилетия и видит перед собой бессмертных персонажей «Ревизора», только сознательных убийц. Чудом спасшись, наш сантехник бежит предупреждать жильцов, которые в итоге оказываются точно такими же убийцами, как и власти города.
Быков, посвятивший свой фильм памяти Алексея Балабанова, по-граждански безоглядно прокричал: «Прогнило все в управе». Очень похоже на тихо сказанное в «Премии» Сергея Микаэляна по пьесе Александра Гельмана: «На стройке порядка нет» ровно сорок лет назад (как раз столько стоит падающий теперь дом). Напомню, что эта картина получила тогда Государственную премию СССР. Самое правильное, думаю, если аналогичную награду выдадут и «Дураку»: ведь у нас с коррупцией идет борьба, не так ли? Жюри «Кинотавра» дало приз за сценарий.
Давно пора в «филармонии» что-то поправить, как сказал классик. Но фильм «Класс коррекции» Ивана И. Твердовского, если перевести происходящее в нем на метафорический план, демонстрирует нам: социум делает инвалидами всех до одного – повсюду конкуренция, жестокость и подлость, а легких рецептов нет. На уровне же сюжета это история из жизни коррекционного класса, он же выпускной: девушка на коляске и парень-эпилептик вроде полюбили друг друга, но менталитет родителей, и особенно шкрабов, приводит к предательству и трагедии.
Очень жесткая эта картина получила приз за лучший дебют и, вот уж оптимистично, награду от жюри прокатчиков, углядевших интерес к ней завтрашних зрителей. Преимущественно молодых.
Гораздо более спокойным зрителям, привыкшим погружаться в кино и размышлять, следует отправиться на «Испытание» Александра Котта. Послевоенное время, девочка-подросток живет в казахстанской степи с отцом. По утрам провожает его на работу, уступая у развилки руль отцу в его грузовике, а по вечерам моет ему ноги, когда тот возвращается. Смотрит на восходы и закаты. На портрет Некрасова и географическую карту мира над своей постелью.
А когда отец умирает, вдруг в машине заканчивается топливо. Пойдя же пешком, девочка упирается в колючую проволоку. Это мы догадываемся, что там ядерный полигон, а она – нет. Ей приходится вернуться на свой хутор, и финал сшибает всю нашу спокойную созерцательность невыносимостью красоты Апокалипсиса: взрыв уничтожает дом и пейзаж, разверзает могилу...
Сказать, что автор фильма адресовался какому-либо зрителю, невозможно. Котт еще более, чем Салахутдинов, сделал эстетически экстремистскую картину: полтора часа без диалогов. Понимал, что идет поперек нынешнего проката и диктата публики, и «просто» воплощал свою мечту снять такой фильм – «ведь кино родилось немым». Зато каждый кадр «Испытания» говорит с нами своей немыслимой выверенностью, причем живой, а не мертвой. Своей красотой.
Жюри отдало Александру Котту «Гран-при», а его оператора Левана Капанадзе наградило за лучшее изображение. Гильдия киноведов и кинокритиков присудила своего «Слона».
Это понравилось не всем. Но так, на мой взгляд, было еще раз доказано: кинофестиваль – не ярмарка, а настоящее кино – не на продажу.
А вы, зритель, спросите себя: вы хотите видеть серьезные фильмы на большом экране? Готовы заплатить за билет?
Вопросы по окончании фестиваля 
