Осуществляемое Алексеем Федорченко вот уже на протяжении десятилетия киновоскрешение северных (финно-угорских и самодийских) народов, основанное на прозе Дениса Осокина, пополнилось еще одним экспериментом. Среднеметражный фильм 2006 года «Шошо» был посвящен марийцам, последовавшие за ним «Овсянки» – народу меря; о ком рассказывали «Небесные жены луговых мари», снятые после «Овсянок», – вряд ли нужно пояснять. «Ангелы революции» повествуют о хантах и лесных ненцах, – но в несколько ином разрезе, чем это делали прежние «этнологические» опыты Федорченко: древняя мифологическая стихия на сей раз соприкоснулась с советской властью, против которой ханты и ненцы в итоге подняли Казымское восстание (точнее, серию восстаний) 1931–1934 годов. Но здесь Федорченко решительно меняет традиционную оптику взгляда на северные народы, отказываясь и от советской, и от антисоветской – то есть, в общем, той же самой, только перевернутой, – версии событий.
Ключевое противостояние, неспешно, с многочисленными
лирическими отступлениями и не менее лирическими наступлениями, разворачивающееся в фильме, – конфликт ритуально-мифологической народной культуры и пролетарского авангарда. Советская власть, прежде чем прислать карательные отряды, обращается к северным народам своей культурно-художественной и индустриальной стороной. Экспедиция во главе с всамделишной исторической персоной, Полиной Шнейдер, прибывает обучить обские племена супрематизму, машинным симфониям и промышленной кремации. Здесь Алексей Федорченко монтирует фрагменты прозы Дениса Осокина – отрывки из произведений «Ангелы и революция. Вятка 1923», «Наркоматы», «Танго пеларгония» и «Сборник пролетарской поэзии» – со статьями, выступлениями и отчетами 20–30-х годов. В ханты-мансийских землях воскресают памятник Иуде Искариоту (возведенный однажды в ставке Троцкого), доклад о вселенской пользе промышленного кремирования (слова Калинина о том, как хорошо было бы ему не загрязнить землю своими трупными соками, а превратиться в чистый и общественно полезный пепел, здесь вложены в уста гораздо более низового персонажа), симфония из пушечных и пистолетных выстрелов, заводских гудков, свиста пара и шума самолетов (в начале 20-х именно такую симфонию написал Арсений Авраамов по прозвищу Реварсавр, один из предшественников «конкретной музыки» Пьера Шеффера и Эдгара Вареза). Просветители из Наркомнеба демонстрируют «отсталым местным народам» супрематические картины, а те их охотно разглядывают и схватывают на лету смысл, поскольку треугольник острием вверх напоминает всякому порядочному человеку чум, а треугольник острием вниз – законную супругу.
Идиллия закончилась вместе с созданием Казымской культбазы
и возведением красного шатра, ибо Куль в ханты-мансийской мифологии – главный злой дух, а красный чум – обиталище мертвых предков (к сожалению, режиссер рассказывает об этом только на пресс-конференциях и встречах со зрителями, а в самом фильме столь колоритная – и, по сути, главная – вещь вообще никак не проговорена). Полину Шнейдер и ее соратников принесли в жертву, совершив ритуальное заклание. В картине это изображено посредством всамделишного убийства настоящего жертвенного оленя, специально выращиваемого для приношения богам. И упомянутая метафора – один из наиболее сильных режиссерских ходов, не спасающих, впрочем, всю структуру произведения в целом. Особенно если учесть, что здесь в сюжет вмешивается непредвиденная – и оттого еще более интересная – параллель со знаменитым фильмом Марко Феррери «До чего же хороши эти белые», где сотрудники европейской гуманитарной миссии едут накормить африканцев, которые в итоге их и съедают, весьма специфическим способом усвоив свет просвещения…
Снятые на пленэре, но максимально театрализованные, вплоть до
каких-то совсем уж гротескных воздеваний рук и спонтанных выкриков, «Ангелы революции» расслаиваются, в сущности, на череду эпизодов, где визуально мощные кадры как ни в чем не бывало (или, говоря более аутентично, как ни в чум не бывало) соседствуют с откровенно поселковой самодеятельностью. Конечно, у «Ангелов революции» есть структура, драматургический скелет, в отличие от «Небесных жен луговых мари», просто распавшихся на эксцентричные скетчи, – однако скелет этот шаток: слишком картинные и слишком самодостаточные репризы требуют гораздо более строгого ритма и гораздо более жесткого конферанса.
Есть ли ангелы у революции? 
