Главная особенность фильма Клинта Иствуда "Чудо на Гудзоне" ("Sully"), по мнению Михаила Трофименкова,— безупречная профессиональная форма и столь же безупречная человеческая зоркость 86-летнего режиссера: "Чудо..." — его 38-й фильм за 45 лет.
Иствуд — не первый, кто продолжает работать в кино в столь почтенном возрасте, но единственный, чьи режиссерские мускулы не расслабились ни на йоту. Единственный современный режиссер, владеющий секретом классической чистоты, достойной его "духовного отца" — великого Джона Форда. Как и Форд, он в каждом своем фильме не пересказывает историю Америки, отраженную, что в реальной, что в вымышленной коллизии, а пишет ее, сверяясь лишь с собственным моральным чувством старого консерватора-индивидуалиста. А еще уникален ни на секунду не ослабевающий саспенс, притом что финал истории известен зрителям заранее и волноваться за героя не стоит.
Однако же прокатное название из рук
вон плохо. Иствуд не верит в чудеса — только в людей. Оригинальное название исчерпывает смысл фильма. "Салли" — прозвище Чесли Салленбергера (Том Хэнкс), летчика, ставшего национальным героем 15 января 2009 года — за неделю до своего 58-летия. В тот день он на пару с Джеффом Скайлзом (Аарон Экхарт) пилотировал "Аэробус", вылетевший из нью-йоркского аэропорта Ла-Гуардия в Шарлотт, штат Северная Каролина. Лайнер не успел подняться и на тысячу метров, когда в оба его двигателя, выведя их из строя бесповоротно, врезались косяки канадских диких гусей.
Принять лайнер с пылающими двигателями приготовились три ближайших аэродрома, но Салли принял, казалось бы, заведомо самоубийственное и убийственное решение — аварийную посадку на воду Гудзона. Никто из 150 пассажиров и пяти членов экипажа серьезно не пострадал.
Саму аварию Иствуд покажет флешбэком в середине фильма, а начнет его на шокирующей ноте. Салли тянет самолет к Ла-Гуардии, но взмыть выше нью-йоркских небоскребов — этого чуда света — машина уже не в силах. Сцена с таранящим здания "Аэробусом" повторится еще — это кошмар, преследующий Салли. И одновременно кошмар Америки, для которой самолет плюс небоскреб равняется кошмару 11 сентября.
Если бы кошмары Салли ограничивались
снами о том, что могло быть, "если бы", это было бы еще полбеды. Второй кошмар — слава, обрушившаяся на суховатого (военная косточка) джентльмена с аккуратными седыми усами. Ее внешние атрибуты — репортерская толчея, приглашения на телевизионные шоу --временные неудобства по сравнению с неподдельной любовью к нему простых людей.
С Таймс-сквер, где на гигантских экранах бесконечно терпит аварию его самолет, можно свернуть вбок, куда-нибудь в "Адскую кухню". Но и в самом немноголюдном баре, где коротают жизнь пара пьянчуг, не избежать дегустации нового коктейля, названного в его честь. Рецепт издевательски прост: водка Gray Goose, "орошенная несколькими каплями воды". Обалдеть как остроумно: век бы ему этой воды не видеть.
Есть, однако, еще кое-что пострашнее всенародной любви — это "светлая сторона луны". На "темной стороне" Салли не герой, а обвиняемый, не имеющий права на презумпцию невиновности. Комиссия по расследованию аварии — двое мужчин и женщина, снятые Иствудом с неприкрытым отвращением,— обвиняет Салли в том, что тот, имея все шансы дотянуть до любого из трех аэродромов, запаниковал и загубил имущество авиакомпании, а страховщикам принес одну только жестокую мигрень.
О стяжательском аспекте расследования речь
идет мельком, но и беглое упоминание о нем многое говорит о судьбах американского индивидуализма, поэтом которого Иствуд был и остается. Когда он дебютировал, этот индивидуализм был, как сказали бы советские критики, "откровенно реакционного толка". Он бросал вызов любой форме коллективизма, прежде всего "красного". Но времена (в отличие от Иствуда) изменились: отныне враг индивидуума — не коллективизм, а еще более безликий и беспощадный корпоративизм.
Наибольшую ненависть у Иствуда вызывает формула, которой комиссия открывает свои слушания: "ничего личного", мы просто выполняем свой долг. "Ничего личного" — это для Иствуда категорически неприемлемо. Все, о чем бы он ни снимал кино: война ("Перевал разбитых сердец", 1986; "Американский снайпер", 2014), киносъемки ("Белый охотник, черное сердце", 1990), полет в космос ("Космические ковбои", 2000) — личное, страстное дело для героев. В этом смысле все его любимые герои — те же ковбои, первопроходцы. Это потом на помощь пассажирам бросятся полиция, спасатели, экипажи прогулочных катеров. Они все молодцы, но, чтобы они смогли внести свой вклад, необходимо, чтобы один на один с бедой оказался условный Салли.
Слушания не стали бы худшим из его кошмаров — ему ли с его 40-летним пилотским стажем бояться этих бюрократов,— если бы не одно "но". Салли усомнился в том, что не ошибся, оттого и страдает. Том Хэнкс удивительно играет это страдание: минимум внешней выразительности при осязаемом внутреннем напряжении. Высший комплимент, который можно сделать звезде, он заслужил: никогда не думаешь о Салли как о персонаже Хэнкса. Салли — это Салли, и точка.
Сомневаться в себе у
него есть основания. Авария моделировалась не раз и не десять, на компьютерах и симуляторах. Выводы однозначны: Салли ошибся, он, безусловно, спас бы не только людей, но и самолет, дотяни он до аэродрома.
Вот он — главный конфликт фильма: между несовершенным человеком и совершенными машинами. Для Иствуда он носит не только философский, но и профессиональный характер: он за человеческое кино, вытесняемое кино компьютерным. Парадокс в том, что Салли докажет свою правоту исходя именно из несовершенства человека, оказавшегося решающим для спасения 155 жизней.
Незыблемый закон Голливуда: герой, выдержавший испытание и убедившей мир в своей правоте, обязан быть обласкан теми, кто усомнился в нем. Салли не вознагражден ни аплодисментами, ни криками "ура", ни покаянием инквизиторов. Абсолютное воплощение принципа "победитель не получает ничего" — суровой максимы Хемингуэя, во многом определившей философию великого американского искусства, едва ли не последним рыцарем которого остается Клинт Иствуд.
Пилотный проект 
