«Аритмия сердца (от греч. «несогласованность, нескладность») - патологическое состояние, при котором происходят нарушения частоты, ритмичности и последовательности возбуждения и сокращения сердца, что в свою очередь может привести к целому ряду серьезных осложнений...»
Новый фильм Бориса Хлебникова так и идет - нервными рывками и толчками, и стоит только приноровиться к ритму жизни на экране, как мгновенно происходит сбой, и ты вновь начинаешь мучительно подстраиваться, чтобы через минуту начать все сначала...
Наше кино давно уже отучило нас смотреть. В сущности, мы сегодня фильмы не смотрим, а слушаем, потому что герои беспрерывно тарахтят, пересказывая и суть происходящего на экране, и то, что за экраном, и свои эмоциональные состояния.
Весь визуальный ряд давно уже стал декоративным элементом, без которого никак не меняется смысл событий. И когда сегодня сталкиваешься с тем, что кино нельзя смотреть с закрытыми глазами и что нельзя, прибавив звук, выйти, чтобы приготовить чай, потому что потеряешь нить событий, - это почти повергает в ступор.
...Во время чинного праздничного семейного обеда,
со всем подобающим «цирлих-манирлихом», где глава семейства (он же - виновник торжества) говорит с умным видом какие-то банальности, все отпускают ему комплименты, а один из участников этого обеда вообще не обращает внимания на происходящее. У него выходной, он голоден, ему хочется выпить, и вот все интеллигентно делают вид, что их не шокирует поведение человека, во время всего этого ритуала непрерывно себе что-то накладывающего, наливающего, напивающегося прямо на глазах у благородного семейства.
И это нельзя «просмотреть», пропустить, потому что это ключевой эпизод, во время которого героиня решает развестись с мужем - с тем самым непрерывно молча жующим и наливающим поганцем, который испортил людям праздник.
А мы только что видели, как этот поганец работает - виртуозно, талантливо, умно, остроумно - если так можно охарактеризовать работу врача «скорой помощи».
А она ему: «Не смотри на меня», - и прикрывает рукой грудь. А он ей: «А теперь - попу видно». И мы смеемся - в зале, - а она злится на экране.
И так все время.
Видимое не совпадает с тем, что есть на самом деле, и поганец - вовсе не поганец, а светлейший, чистейший, да что там - лучший человек фильма.
И его гадина-жена, которая сама не знает, чего хочет, - вовсе не гадина, а хорошая женщина, которая просто устала так жить,
вот этой самой аритмичной жизнью с аритмичным человеком.
В том, что Катя и Олег любят друг друга, никаких сомнений. Но - «странною любовью». Мучить друг друга - и не замечать, что мучают. Или замечать - потому что нельзя не заметить. И только что выгнав - бежать следом, кричать «остановись!». А он, который больше всего на свете боится ее потерять, уворачивается от ее ловящих рук и бежит от нее прочь...
Аритмия.
О нет, не пугайтесь, не подумайте, что вас ждет такая вот тягомотина - это я тем, кто не любит «про любовь», а любит, чтоб действие-действие, события-события... Событий в картине не просто много, а нестерпимо много. Как в жизни любого врача «скорой помощи».
Спасаешь одного пациента, и его нельзя оставить, а в это время уже где-то ждет другой, и к нему нельзя опоздать... И приезжаешь - уже чтобы просто констатировать смерть, а на тебя бросается с кулаками быкоподобный сын умершей - от бессилия и боли...
Я сама вот так бросалась с криком и кулаками на слишком поздно приехавших врачей «скорой», и я сама видела их виноватые лица, и я сама осталась навсегда вот с этой мыслью «а если бы они приехали чуть раньше»...
И я, конечно, заплакала бы на этом эпизоде, но я к тому времени уже проплакала пол-фильма, в котором, кажется, смешного ничуть не меньше, чем драматического.
Меня этот фильм вообще застал врасплох.
Я не ждала от картины того человеческого наполнения,
того живого и болезненного биения человеческого пульса, той постоянной неоднозначности, когда люди говорят одно, подразумевают другое, а делают третье. Когда невозможно с самого начала определить, кто хороший, а кто плохой, когда новый начальник подстанции «Скорой помощи» оказывается то нестерпимой сволочью, то - внезапно - вполне себе хорошим, все понимающим человеком, то опять сволочью...
Я не готова была к тому, что Олег поступит так, как поступают люди, но не поступают герои фильмов: вдруг заплачет навзрыд - взрослый мужик...
И что Катя в самый теплый, самый душевный момент, которого мы ждали всю картину, вдруг, как дура, скажет то, что она скажет, и Олег начнет быстро метать вещи в сумку - Олег, который больше всего на свете боится Катю потерять...
Все время, как в детстве, хочется орать экрану: «Молчи, дура!». «Не уходи, дурак!».
Но они не молчат и уходят...
А потом едут на работу, где их ждут больные, далеко не всегда милые и интеллигентные, а иногда продолжающие стрелять друг в друга прямо во время экстренной госпитализации...
Аритмия.
Как писал Тарковский -
«запечатленное время», «время в форме факта».
Этот фильм со своим сбивчивым ритмом, своими нескладными героями, с такой невыносимой похожестью экранной жизни на твою собственную, делает то, чего очень давно уже не делало современное русское кино, - пронзает не наворотом Мордора, не экстремальностью.
Он пронзает обыденностью.
Это то кино, которое потом продолжаешь крутить в голове, которое - несмотря ни на что - хочется смотреть еще раз, а потом - еще раз, но совсем не хочется обвешивать формулировками и концепциями. Потому что об него ломаются концепции.
Потому что - аритмия.
Конечно, когда думаешь об этом фильме, возникают мысли об удивительной по нынешним временам актерской игре - взглядами, паузами, молчанием - не только потрясающего Александра Яценко, не только блистательного открытия фильма - Ирины Горбачевой, но всех без исключения персонажей второго плана: фельдшера и водителя (Николай Шрайбер и Сергей Наседкин), начальника станции (Максим Лагашкин) - ну просто всех. Оказывается, так могут играть и сегодня...
Про фильм Хлебникова уже написали, что он - как бы «недоискусство». Потому что если фильм можно и нужно смотреть нормальному человеку - значит «не искусство».
Я с этой логикой многих
моих сегодняшних собратьев по профессии сталкиваюсь чуть не ежедневно и, надо сказать, впадаю от нее в ступор.
На робкий вопрос - а как же «Полет над гнездом кукушки», или «Двадцать дней без войны», или «Ночи Кабирии»? - мне отвечают, жестко глядя в глаза: «Это дела давно минувших дней!».
Ну, значит, минувших. По мне, так и Тарковский, и Бергман, и Висконти не просто абсолютно «смотрибельны», но и невероятно актуальны по сей день.
Впрочем, меня далеко занесло от «Аритмии» Бориса Хлебникова. От фильма простого и ясного, в котором понятно все и каждому и где каждого непременно - хоть раз - да ухватит за сердце. Именно это и вменяется в вину картине ее противниками. Как и ее тихий, но настойчивый гуманизм - по отношению к человеку вообще и к зрителю в частности.
А я считаю, что эта картина и этот способ кинематографического мышления, это страстное желание говорить о душе, о жизни человека (и только через него - о несовершенствах мира) - блистательное свидетельство наступившей творческой зрелости художника. Которому уже не нужно никого эпатировать, кому-то что-то доказывать, которому уже хочется только одного: говорить с экрана о том, что волнует, о чем болит душа.
А болит она о человеке.
О таком, каков есть, - нескладном, пьющем, временами дурковатом, помешанном на своей низкооплачиваемой (и ныне не сильно уважаемой) работе - работе врача «скорой». Помешанном на своей - не чужой - жене. Homo Ordinarius. Человек обыкновенный.
«Аритмия» - фильм, полный жизни.
Той самой, подлинной, где все не по правилам «искусства», где есть место смерти и боли, но есть место и неумелому, невысказанному, но прекрасному чувству. Где рифмуются почти неприличные «любовь» и «кровь». Где из-за каждого угла не торчит светлый образ автора с перстом указующим, зато довольно часто возникает зеркало. Не кривое, не искажающее. Просто показывающее тебе твое собственное, человеческое, залитое слезами лицо.
Зеркало 
