Появился новый фильм Анджея Вайды "Валенса. Человек из надежды", российская премьера которого прошла в Петербурге в рамках II Международного фестиваля "Кинофорум". Но выйдет ли он на экраны России – пока не известно. Это, безусловно, большое кино великого режиссера, однако…
На днях исполнилось 70 лет Леху Валенсе, первому демократически избранному посткоммунистическому президенту во всём соцлагере, лауреату Нобелевской премии мира. Это личность, за которой пристально наблюдал на протяжении всей его и бунтарской, и революционной деятельности выдающийся режиссер Анджей Вайда. Он снял 3 фильма, которые косвенно или прямо рассказывали об этом рабочем-электрике с Гданьской судоверфи им. Ленина, где периодически заваривались протестные события. Надо заметить, что верфь эта все годы социализма в основном строила рыболовецкие и торговые суда по заказам СССР. В лучшие времена верфь была пятой в мире по суммарному дедвейту спускаемых на воду новых судов.
Анджей Вайда – режиссер общественно значимого, исторического и политического кино. Он непосредственно участвовал в революционных процессах, закрученных «Солидарностью», будучи в мозговом центре освободительного движения. А с его лидером Лехом Валенсой работал, по сути, как имиджмейкер. Можно сказать, что Вайда – одна из пружин механизма распада тоталитарной системы сначала в Польше, а потом и по всему соцлагерю. В этом смысле он и уникальный творец, и общественный деятель.
И вот главное, что случилось с валенсианой Анджея Вайды: фильм «Человек из железа», подразумевающий в образе рабочего бунтаря Леха Валенсу, 27 мая 1981 года получил в Каннах Золотую пальмовую ветвь. Как раз в это время наблюдался острый период противостояния рабочего движения, возникшего независимого профсоюза «Солидарность», и властей. Этот первый самоуправляющийся профсоюз тогда оказался запрещен.
А ещё до того был фильм Вайды «Человек из мрамора», опять же про неугодного властям рабочего из драматичных 50-х годов. Правда, тут про аналогии с Валенсой можно лишь догадываться. Фильм снят в 1977 году и в 1978 в Каннах получил приз ФИПРЕССИ, а также призы ряда других кинофестивалей. Но можно предположить, что тот фильм вдохновил Валенсу, подтолкнул к созданию образа того, кого мы позже узнали. Тем более, коль считаем, что Вайда – имиджмейкер Валенсы.
И вот новый фильм - теперь уже впрямую о нём: «Валенса. Человек из надежды». Роль «электрика революции» сыграл прекрасный польский актер Роберт Венцкевич, а его жены Дануты — Агнешка Гроховска. Съемки проходили в 2011-2012 г.г.
Мировая премьера картины состоялась 5 сентября на МКФ в Венеции. А теперь она выдвинута на премию «Оскар» за лучший иностранный фильм.
В картине показан период жизни будущего лидера "Солидарности", начиная с 70-х годов прошлого века, когда он начал борьбу за права рабочих, и заканчивая знаменитой речью в Конгрессе США в 1989 году. В картине использовано много документальных кадров и архивных материалов. При этом можно отметить великолепное мастерство А.Вайды в том, как он и технологически сделал и творчески смонтировал документальные и игровые кадры, когда они представляются как бы совершенно единовременными.
Так сложилась трилогия Вайды о борьбе за справедливость простого человека, который решил, что сможет добиться изменения несправедливого мира в сторону интересов прежде всего простого рабочего люда. К ревпроцессу, этого по-сути социал-демократа, правда, пристроилась и интеллигенция, которая использовала ситуацию и запустила процесс по либерально-капиталистической схеме…
И вот как пошло далее: Валенса победил на выборах в 1990, набрав во 2 туре 74,25% голосов. Затем на выборах 1995 президентом стал… представитель той партии (ПОРП), с которой Валенса всегда и боролся. Во 2 туре 51,7% голосов набрал А.Квасьневский против 48,3% Валенсы. На выборах же 2000 Валенса получил ошеломляющий 1%! Полный провал!
Драма личности Валенсы оказалась в том, что он боролся за интересы рабочих судоверфи, которые его в итоге возненавидели, как и многие польские рабочие. Я сам был лет 10 назад в Гданьске на верфи и знаю это отношение к Валенсе из первых уст. Ведь далее, с развалом СЭВ и т.п., верфь, как и многие заводы, шли к развалу. Верфь, как и многие другие предприятия, лишились главного заказчика их продукции.
Вайда же в последнем фильме остановился на показе только взлета и триумфа Валенсы.
Мне в разные годы довелось беседовать с паном Вайдой, и ниже я предлагаю выборочные места из моих разговоров с ним по теме «Солидарности» и Валенсы, из которых что-то станет понятнее и про взгляды Вайды на Валенсу, и про политику, про Польшу эпохи её трансформации.
Ну, а фильм "Валенса. Человек из надежды" сегодня вряд ли возьмут в прокат в России. Уже хотя бы потому, что он кончается громовым рукоплесканием Валенсе в конгрессе США. А кому аплодирует Америка – ныне уже всем, даже бывшим революционным романтикам у нас, ясно. Как и то - кто мощно финансировал и много чем снабжал «Солидарность» и её лидеров, подразумевая очень большие цели в отношении СССР-России. Об этом говорят даже сами некоторые отставные американские политики и ЦРУ-шники.
Но кто как кого тогда использовал – особая тема.
За паном же Вайдой повис должок, однако. В интервью он, как складывалось впечатление, являл намерение снимать всю именно драму Валенсы и «Солидарности». Неужели он так и закончит свою валенсиану на звонкой ноте триумфа в американском сенате? Это не по-вайдовски. Ему не позволили, что ли, показать последующее? Неототалитаризм этакий новых товарищей по оружию наступил?
Как бы то ни было, личность Валенсы – замечательный пример борца, яркого харизматичного лидера, который произвел и на меня лично неизгладимое впечатление, ведь мне довелось первым в России сделать интервью с Лехом Валенсой в должности президента Польши. (И даже довелось сотрудничать с газетой профсоюза «Солидарность» «Тыгодник солидарности», главным редактором которой был ставший первым главой правительства новой Польши Тадеуш Мазовецкий).
Помню, затрагивая польско-российские отношения, Валенса сказал по-простому, по-русски: «Тут без пол-литра не разберешься! И надо садиться за хороший стол и говорить». А главное, он искренне стремился наладить добрые отношения с перестраивающейся Россией, что было совершенно отринуто пришедшими позже к власти его бывшими сподвижниками по «Солидарности» братьями Качиньскими. Валенса их в это время со свойственной прямотой называл дураками.
Валенса питал Вайду, Вайда творил Валенсу
Интервью с Анджеем Вайдой.
— Пан Вайда, возник ли в переломные годы в Польше некий разрыв поколений, скрытый конфликт, когда одно поколение вытесняет другое?
— С 80-х годов у нас в стране происходили бурные процессы, и политики играли огромную роль, были самыми видными фигурами общественной жизни. Там были личности, которые затмевали собой звезд искусства. Сегодня в политике уже нет ярких индивидуальностей. Лидер же нынешней "Солидарности", Кшаклевский — это безликий профсоюзный функционер, а Валенса был личностью (Ситуация до выхода на большую политсцену лидеров «Солидарности» Качиньских. – П.Я.).
— Изменилось ли со временем ваше понимание личности Леха Валенсы? Ведь с ним много чего произошло за прошедшие годы, и может быть, вы на этого человека и героя вашего кино сегодня смотрите по-иному?
— Я должен сказать, что в большой степени Валенса был придуман нами. Тогда польские интеллектуалы и рабочие оказались вместе. И даже независимо от того, что случилось потом — а, к сожалению, случилось то, что и должно было, считаю, случиться — это было фантастично. И то, что я дожил до этого, видел собственными глазами, участвовал и даже сделал фильм об этом, где придуманные действующие лица соединяются с настоящими, — поистине потрясающее событие!
Я осознавал, что это плохо кончится. Я был в этом убежден. Поскольку тогда еще не наступил тот момент, которого мы ждали. И в этом смысле Валенса тогда был скорее нашей потребностью, необходимостью, нашим ожидаемым героем. Он как бы стал литературным действующим лицом, героем романа. Мы хотели видеть его таким.
Когда я работал в сенате (первом демократически избранном. – П.Я), там была огромная группа писателей, актеров, режиссеров. Но сегодня их нет. Их не выбрало общество. Оно захотело средних политиков-функционеров, а не личностей. Это — отражение действительности. Значит, Польша перешла тот критический порог, когда все зависело от политиков. У нас уже течет нормальная жизнь, хотя — для одних лучше, для других хуже, и последних, к сожалению, много.
Когда я через Интернет обратился ко всем желающим в Польше с просьбой прислать мне сценарную идею о нашей действительности, то меня поразило больше всего то, что в 700-х работах были самые разные темы, кроме политики и религии. Писали, в подавляющем большинстве, молодые люди. И оказалось, они не ищут решения проблем, апеллируя к политикам и к Богу. И себя они не видят в политике, потому что те, кто написал эти сценарии, — личности.
– Один польский писатель рассуждал, чем поляки отличаются от соседей чехов. Поляки любят копаться в своей истории, постоянно оглядываются и переживают по поводу былого, предъявляют кому-то претензии. А чехи не озабочены своей историей. Им важно не то, что было вчера, а то, что происходит сегодня и что будет завтра. Согласны ли вы с таким видением или нет?
– Когда произошел раздел Польши и она перестала существовать на карте, то только чувство языка и единства прошлого позволило людям пережить это. Станислав Лем хорошо написал на сей счет, что общество без истории – это скопище. Они сегодня сошлись, а завтра могут разойтись, так как нет ничего общего.
Сегодня история играет, несомненно, менее значимую роль, нежели раньше. И это доказывает, что наступает новая эпоха. Чехи – это цивилизованное мещанское общество, которое к своей истории возвращается нечасто, в основном «по верхам». Какое им теперь дело до битвы у Белой горы, которая стала началом колонизации и германизации Богемии, или до Яна Жижки? Они объединены вокруг нынешней своей цивилизации.
Польша же – страна культурная и нецивилизованная. И вся наша проблема, наше будущее состоит в том, чтобы стать как можно скорей цивилизованным народом, обществом. А чтобы человеку стать цивилизованным, у него должно быть что-то собственное, то, что он защищает, – свой дом, сад, поле, магазин... На этом нужно сосредоточиться, а не оборачиваться и страдать. Тогда он – патриот того, что делает, производит. И эта цивилизация, по моему мнению, будет определяющей…
– Как виделся вами в те революционные годы и по прошествии времени Лех Валенса, личности которого вы уделяли особое внимание и с художественной, и с общественно-политической точки зрения?
– Я должен сказать, что в большой степени Валенса был придуман нами. Приведу только такой пример из тех времен, когда он выступил по телевидению в дискуссии с Миодовичем, председателем партийных профсоюзов. Мы хотели такой дискуссии, и я был в группе, которая работала над подготовкой к ней.
Телевидение тогда чувствовало себя неуверенно. А наши оппоненты из ПОРП считали, что Валенса – это простой рабочий, что он наверняка потеряется перед телекамерой. Причем напротив него сидел Миодович, который был хорошо подготовленным, вышколенным идеологическим работником. Они были убеждены, что победит их человек.
И здесь партия попала в собственную ловушку. Потому что считала, что не может разговаривать с Мазовецким. Какой-то редактор католической газеты, интеллигент – это для них не собеседник. А вот Валенса – рабочий. Рабочая власть, рабочая партия должна разговаривать с рабочим. По крайней мере, она не может ему сказать «нет», коль он к тому же оказался еще и лидером рабочего движения. Тут они и угодили в собственные сети. Почему?
Дело в том, что партийная демагогия Валенсе была известна прекрасно. Валенса ее знал наизусть и пользовался этим необычайно успешно и остроумно. И я думаю, тогда был потрясающе интересный и принципиальный момент в истории нашей страны. Случилось то, что было мечтой еще Мицкевича и многих наших великих мыслителей: как было бы прекрасно, чтобы польский народ разговаривал с польской шляхтой. Это и произошло. Тогда польские интеллектуалы и рабочие оказались вместе. И то, что я дожил до этого, видел собственными глазами, участвовал и даже сделал фильм, где придуманные действующие лица соединяются с настоящими, – поистине потрясающее событие!
К сожалению, тогда еще не наступил тот момент, которого мы ждали. И в этом смысле Валенса тогда был скорее нашей потребностью, необходимостью, нашим ожидаемым героем. Он как бы стал литературным действующим лицом, героем романа. Мы хотели видеть его таким.
Тем временем сам он скоро оказался в сложном положении, так как был представителем, даже лидером рабочих, у которых не получилось. Когда, согласно запущенным его же ближайшими соратниками реформам, надо было закрывать предприятия и увольнять рабочих, он не мог быть на стороне интеллектуалов, а вынужден был встать на сторону рабочих. В то же время, мне кажется, он и не до конца понял, что это процесс неизбежный. И что чем более жестким будет процесс вначале, тем в итоге будет лучше, скорее придут результаты.
Он хотел спасти свою позицию перед избирателями. И вот наступает наиболее драматичный момент, когда в 2000 году он выдвигается кандидатом в президенты Польши и получает 1% голосов!.. Знаете, я думаю, когда-нибудь кто-то сделает фильм об этом!
– Может быть, в том, что вообще затеялось с «Солидарностью», был исходно большой обман?
– Нет. Я думаю, Валенса сыграл именно ту роль, которую должен был сыграть. Мы в Польше думаем, что он был великолепен на тот момент, и никто не мог сделать все это лучше, чем он. Он к тому же по-настоящему умный и проницательный человек.
Я был, например, на дискуссии по проблемам телевидения. И он сразу тогда справедливо заметил, что толку здесь не будет, дискуссия бессмысленна. Но затем выразился очень точно и образно: «Правда – как ж..па. Каждый сидит на своей».
– Что же принесла свобода?
– Во времена борьбы «Солидарности» ее лидеры, польские интеллектуалы, были убеждены, что, когда наступит свобода, все будут счастливы и каждый возьмет что-то от этой свободы для себя. И, например, я буду делать такие фильмы, которые захочу, люди откроют магазины, мастерские, заводы, фабрики, банки. Свобода! Свобода!
Но оказалось, что свобода только для части людей, а другая часть находится в неволе. В неволе прошлого. Причем в двойной неволе. С одной стороны, потому что эти люди отвыкли от инициативы. Очень много оказалось тех, кто просто живет на свете и не хочет, чтобы им давали инициативу. С другой стороны, ведь многие люди были заняты в промышленности, где в значительной степени была ориентация на войну. И когда война перестала быть актуальной, она оказалась не нужна. А парадокс в том, что рабочие именно этой отрасли промышленности, которая тогда была ведущей, составили актив профсоюза «Солидарность», потребовавшего изменений в стране и приведшего к ним.
Вообще же, говоря о корнях польского свободолюбия, надо отметить, что в польской деревне никогда не было коллективизации. Там сохранились индивидуальные хозяйства, и деревня была в определенном смысле местом нахождения независимости.
И еще очень важный момент: костел. Он в Польше никогда не был государственным костелом. В итоге у ПОРП центр был в Москве, а у костела – в Риме. Он получал инструкции оттуда. В такой ситуации интеллектуалы, художники у нас тоже обрели некоторую степень свободы, большую, нежели в других соцстранах.
– Открыло ли для вас десятилетие перемен что-то новое в польском национальном характере?
– Мы, польские артисты, режиссеры, писатели, поэты, художники, в период войны пять лет были под немецкой оккупацией. Потом была Ялтинская конференция, где всё опять решалось без нашего участия… И всегда считалось, что поляки не могут отвечать за то, что происходит, потому что не они создали эту ситуацию. Крадет ли поляк, потому что немцы у него всё забрали и ему надо как-то прожить, валяется ли поляк в канаве, потому что огорчен ялтинскими решениями – польское общество было вне всяких подозрений. У нас было алиби – всё решали за нас.
Но вот уже с 1989 года алиби нет. И я думаю, что польская творческая интеллигенция могла бы уже сказать об этом обществе правду, что оно деморализовано и немецкой оккупацией, и последующим периодом. Ведь это состояние деморализованности продолжается….
Наша настоящая надежда – в молодых людях. В тех, кто хочет учиться. Сегодня очень увеличилось количество людей, которые стремятся в университеты.
Надежда и в том, что молодежь хорошо работает. У нас есть предприятия, которые стоят на собственных ногах. Но есть огромные предприятия, которые непонятно кому принадлежат или находятся под чрезмерным влиянием профсоюза «Солидарность». Я с грустью вспоминаю ту «Солидарность», в которой была группа замечательных людей, боровшихся за свободу. Сейчас же «Солидарность» – это то, что ведет к деградации.
– В России огромное число поклонников вашего творчества, многих интересует, о чем вы размышляете, что хотели бы снимать?
– Вообще говоря, ситуация сегодня для меня трудная по той причине, что польское кино после войны, то, что принято называть польской киношколой, в огромной степени основывалось на польской литературе. Причем не на старой, а на огромном количестве романов и рассказов, которые были написаны или во время войны, или сразу после. Все они касались войны, и это была наша тема. И наше кино никогда не достигло бы такого высокого интеллектуального и художественного уровня, если б не наша литература.
Сегодня ситуация совершенно изменилась. Литература занялась сама собой. Много женщин пишет о себе. Это, конечно, свидетельствует о том, что существует свобода, и писатели сами выбирают, что им близко. Но недостает литературы, которая передавала бы картину действительности.
Оказалось, что свыше десятка моих фильмов вписались в историю Польши. Но с 1980-го до сегодняшнего дня ее оказалось нечем иллюстрировать. Нет истории Польши. Я не сделал ни одного фильма о военном положении, о переломном этапе или о сегодняшнем времени.
– А может быть, на уровне вашего таланта, славы, положения в нынешние времена идеи надо искать не внутри страны, а внутри себя?
– Кино, мне кажется, это фотография. А фотография – это действительность. То есть я должен сфотографировать какую-то действительность. И я предпочитаю фотографировать действительность, которую знаю, нежели ту, о которой только догадываюсь.
Валенсиана Анджея Вайды 
