Павла Петровича Кадочникова я всегда помнила «старым».
Когда он ходил по «Ленфильму» или когда я сталкивалась с ним на улице – седым, стройным, подтянутым, всегда элегантным, я думала: «Какой красивый старик!».
А он умер всего-то 72 лет отроду – в возрасте, в котором иные из сегодняшних актеров играют про любовь.
И дело тут не только в моей тогдашней молодости. Дело в том, что я знала и любила его всегда – сколько себя помню.
Я увидела его впервые по телевизору: как только мне разрешили не уходить спать и сидеть у телевизора вместе с родителями – так сразу и увидела.
Я, кстати, благодаря ему и узнала, что есть такая профессия – актер, когда после Мересьева из «Повести о настоящем человеке» буквально через неделю показывали фильм «Антон Иванович сердится», и я никак не могла понять, почему там безногий дядя-летчик играет на пианино. И мне объясняли, что «это уже не дядя-летчик, а композитор, просто его играет один и тот же дядя-артист». Помню, я очень расстроилась, поняв, что все, над чем я плакала и смеялась, не всерьез, а понарошку.
При его жизни словом «гений» не очень-то разбрасывались. Ну конечно, в быту, на кухнях, под рюмочку друг другу-то говорили «старик, ты – гений!». А вот так, чтобы публично или в тексте, черным по белому, – нет. Было не принято. Хотя, конечно, были, без сомнения, были гениальные актеры.
Такие, которые могли все – без условностей и ограничений. Фильмы могли быть и не очень, но то, что в них – просто шалости ради – вытворяли актеры, казалось невероятным.
Кадочников был как раз из этой категории – гениальный артист, «перевертыш», который мог в одном фильме сыграть сразу двух персонажей, как в фильме Юткевича «Яков Свердлов», и никто даже не замечал этого, настолько они были разными. Молодым мужчиной запросто играл старика в фильме «Запасной игрок», на кинопленке, которая всегда выдает липу и фальшь лучше всякого увеличительного стекла, – и ни у кого не вызывал сомнений. В возрасте 30 лет у Эйзенштейна в «Иване Грозном» сыграл наивного отрока с прозрачным детским взглядом, и все верили, что он и в самом деле полуребенок...
Кадочников вообще всегда
любил и умел играть возраст – любой – и был в нем фантастически достоверен. Недаром тот же Эйзенштейн называл его полушутя «принц-оборотень»...
Он был одним из признанных кинокрасавцев. В него пол-страны женщин были влюблены после «Антона Ивановича», к ним добавились полстраны мужчин – после «Повести о настоящем человеке» и «Подвига разведчика».
Но он был одним из тех редких экранных «героев-любовников» и «романтических героев», кто обожал и умел играть в комедиях, умел и любил быть уморительно смешным.
В его «послужном списке» больше 70 ролей, а по-настоящему хороших картин из этого списка наберется чуть больше десятка. Иные уж и по названиям-то никто ни за что не вспомнит без справочника, а его лицо и тогда запоминали, и сейчас запоминают все, кто хоть раз его видел в кино, – уж больно хорош...
Он и обласкан был как мало кто – и публикой, и властью. Четыре государственные премии (из них три Сталинские – если быть точной, но вот поди объясни сегодняшнему читателю, что тогда их и было-то, государственных премий, – только Сталинская и Ленинская и что это ничего плохого ровным счетом не значит и никакого клейма на безупречную человеческую репутацию не кладет), народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, орденоносец...
Однако ж никакие награды и чины не спасали от зависти и доносов. После одного из таких доносов его надолго перестали снимать. В самый для него, как для актера, критический момент – момент перехода в другую возрастную категорию, не по собственному хотению, а по уже реальной «портретной» необходимости.
И вот опять же – как объяснить
сегодняшнему читателю, что это был не просто репутационный удар, что человека не просто лишили возможности зарабатывать себе на хлеб насущный. Ему одним росчерком пера перечеркнули всю предыдущую блестящую биографию.
Он от этого удара оправился с трудом. Но оправился. И начал «писать жизнь» наново.
Вполне еще в «элегантном возрасте» – чуть за пятьдесят – взял да и перешел на роли стариков. Практически полностью. Нет, не стареющих мужчин, не «немолодых людей», а именно что стариков. Старцев. Плюнул на свое изящество, на красоту осанки, на аристократизм и элегантность, которые ему смолоду дались не даром, ох, не даром.
Уральский паренек «из простых» пришел поступать к великому педагогу Б. В. Зону – сутулый, шаркающий при ходьбе ногами, ни одного ударения в речи не умеющий правильно поставить, – а вышел из кинотехникума аристократом с изумительной осанкой, с превосходными манерами, с идеально правильной дикцией, с красивой старопетербургской речью.
И вот – без перехода – взял да и «прыгнул» обратно, в свою давнюю шаркающую походку, в «шамкающую» речь, в сибирско-уральский говор...
Его старики – древний царь
Берендей из «Снегурочки», столетний Вечный дед из «Сибириады», постоянно клюющий носом генерал Трилецкий из «Неоконченной пьесы для механического пианино», английский аристократ Лорд Кавершем из «Идеального мужа», «вредный испанский старикашка» капитан Урбина из «Благочестивой Марты» – совершенные актерские шедевры. Да еще толпы разных других профессоров, дедушек, генералов из доброго десятка фильмов...
Не похожие друг на друга абсолютно, вот, просто вообще ничем, эти кадочниковские старики становились украшением любого фильма – что великого, что посредственного. Он сам себе был уровень и практически никак не зависел от того, в картине какого художественного качества снимался. Его личное профессиональное качество было всегда одинаковым: золотой стандарт. Ну или платиновый – кому как больше нравится. И раз уж на его судьбу и карьеру не было припасено сотни киношедевров, то его собственные шедевры зависели целиком от него самого.
Сейчас, задним числом,
я снова и снова ахаю, понимая, что всех этих древних дедов играл мужчина в возрасте, скажем, сегодняшнего Брюса Уиллиса или, допустим, Пирса Броснана. Актер, ничуть не уступавший им по уровню физической формы (Павел Петрович «моржевал» чуть ли не до самой смерти), никогда не знавший проблем с лишним весом, обладавший поразительной жизнестойкостью и неистощимым чувством юмора.
Какая жалость, что никто не снял на пленку то, как он показывал знаменитых людей, с которыми его сводила жизнь! Как это было смешно и похоже!
И еще он был человеком, который любил и умел за кого-то хлопотать.
Достаточно болезненно пережив ту свою драматическую паузу между ролями молодых красавцев и ролями папаш и стариков, он из довольно эгоистичного успешного актера (по воспоминаниям тех, кто его знал раньше) вдруг превратился в потрясающего пожилого альтруиста.
Он все время кому-то чего-то выбивал по начальству: только на моей памяти он пробил квартиры трем актерам, мыкающимся без жилья, парочке режиссеров – автомобили, без конца устраивал людей в какие-то спецбольницы, и вообще. И делал это без ворчанья, я бы даже сказала, с удовольствием, хотя для этого надо было надевать ордена, ходить, звонить, просить, ну и так далее.
И вот я однажды его спросила, сдуру-то: зачем ему это нужно. Ответ меня поразил. Он сказал, что человек может переиграть массу всего замечательного и незамечательного, но рано или поздно его роли забудут. А его добрые дела будут помнить хотя бы те, для кого он эти дела сделал.
Впрочем, легко ему было так говорить в тот момент, когда карьера его и слава вспыхнули с новой силой...
И тут судьба нанесла ему последний – неслыханной силы – удар. Один за другим внезапно и трагически погибли два его сына. Костя и Петя...
Павел Петрович – осанистый красавец, переигравший десятки несгибаемых героев, дома был нормальным подкаблучником. Генералом в этой
семье была его жена – крохотная и властная Розалия Ивановна Котович. И что бы ни говорили любители красивых формул, а спасла тогда Павла Петровича вовсе не работа, а жена, сильная волевая женщина, которая гигантским усилием буквально вытащила его из черноты захлестнувшей невыносимой тоски и депрессии.
Спасла, да. Но до конца от этого удара он так и не смог оправиться...
Ему было всего 72 года, когда он умер. Возраст, в котором иные из сегодняшних актеров играют про любовь... Но нам, тогдашним молодым ленфильмовцам, он казался старым аксакалом.
А сегодня ему 100 лет, и теперь я понимаю, что он так и остался вечно молодым.
Незабываемый 
