О «Лунном свете», получившем «Оскара» за лучший фильм, написано и сказано уже столько, что всякий, кому вздумается вновь его затронуть, будет вынужден сначала разгрести этот ворох пересудов, фанаберий и прочих простодушностей, чтобы докопаться – не до истины, какое там, хотя бы до оригинала.
Чтобы попросту отделить фильм Барри Дженкинса – конкретный, двухчасовой, цветной и широкоэкранный – от прицепленной к нему золоченой статуэтки, к которой в нагрузку, бесплатным многотомным приложением выдаются политические расклады, социальные симптомы и стратегические тенденции. И проделать эту операцию тем более необходимо, что приложение это самому фильму нимало не органично.
Будучи с давних пор одержим коммуникацией со зрителями (что, если очень
грубо, и составляет ключевое отличие североамериканской киномодели от европейской), Голливуд, вообще говоря, горазд превращать кинематографические высказывания в политические, точнее – видеть в первых еще и вторые. Распределяя «Оскаров», Американская Киноакадемия всегда рада поощрить актуальность и протест, заложенные в фильмах-номинантах, как бы продлевая и усиливая политический жест авторов – своим. Так, почти полвека назад (годом позже лауреатство «Лунного света» иной мог бы счесть чем-то вроде юбилейного торжества) главного «Оскара» получил фильм Нормана Джуисона «Душной южной ночью» – весьма скромная по художественным меркам (в частности – по меркам самого Джуисона) социальная драма о расизме в южных штатах, чьей главным достоинством был злободневный месседж. Учитывая, что церемонию, намеченную на 8 апреля, тогда пришлось отложить на два дня, ибо 5 апреля был убит Мартин Лютер Кинг, «злободневный» – это еще мягко сказано.
Но с «Лунным светом» ситуация совсем иная. Полученный им «Оскар» ничего не «продлевает» и не «усиливает», и «поощрять» в нем нечего. По той простой причине, что в этом фильме – главный герой которого чернокожий юноша Хирон постепенно осознает собственную гомосексуальность – нет ровным счетом никакого протеста. Ни гонений, ни ущемлений, к борьбе автора с которыми могла бы в благородном порыве социальной ответственности примкнуть Киноакадемия, режиссер не показывает, – по крайней мере, не делает их своей мишенью или предметом неустанных сетований. Его интересует внутренняя жизнь героя: его сомнения, метания, злость, нежность, гордость, ранимость, а не то, как обходятся с ним другие, «извне».
Мало кто, рассказывая о представителе меньшинств, настолько не озабочен борьбой за права меньшинств; мало кто настолько не стремится превращать уязвимость в повод для плаката.
Из этого, надо признать, вовсе не следует, что
досужие домыслы «диванных критиков» о политических мотивах Киноакадемии не имеют права на существование. Кто-то видит в награждении «Лунного света» реакцию на прошлогодний оскаровский скандал, когда активные представители чернокожей общественности (как ни причудливо выглядит это словосочетание) шумно негодовали из-за отсутствия среди номинантов афроамериканских актеров, – нынешний приз, стало быть, получается не то утешительным, не то и вовсе капитулянтским. Кто-то, напротив, считает, что академики проявили бойцовские качества и что решение их принято в пику новоизбранному президенту, который, по слухам, склонен угнетать всё, что шевелится. Кто-то же и вовсе не затрачивается на конкретику обоснований, полагая приз, данный неброскому фильму о чернокожем гее, почти анекдотическим проявлением политкорректности.
И как бы непристойно грубы ни были формулировки, в которые зачастую облекаются эти версии, некий резон есть в каждой из них: да, может статься, что какие-либо из этих соображений действительно влияли на решения кого-либо из голосовавших. Версии, конечно, совершенно ребячливые, но и ребячливость представителей киноистэблишмента тоже не стоит недооценивать, всё ж таки богема. Одно, однако, остается непреложным: сколько бы ни было политики в решении академиков относительно фильма «Лунный свет», сам фильм тут ни при чем. Коротко говоря, Киноакадемия поступила с фильмом Дженкинса так, как Дженкинс не стал поступать со своим героем, – как с фигурой в игре, объектом, поводом для прилюдного заявления.
Ибо сам фильм – с точки зрения его «внутренней жизни», то есть структуры и смысла –
ничем таким особенным не является. Таких много; таких ежегодно в мире выходит по два-три десятка. В нем нет ни сильных достоинств, ни заметных недостатков; он тонок, неглуп и вполне профессионален, но и какой-то примечательной сложности в нем тоже не обнаружишь. Собственно, едва ли не единственной его «особостью» как раз и был тот самый отказ автора от манипуляции социальным сознанием зрителей, его нежелание спекулировать на теме, которая вроде бы к тому понуждает, – точнее, то, что он преспокойно, словно и не заметив, обошелся без таких манипуляций, не понеся ни малейшего урона для повествования и смысла.
Если всё же верить не в хамские (пусть и могущие оказаться справедливыми) версии, а в человеческий разум, – возможно, именно это и послужило подлинной причиной нынешнего триумфа «Лунного света»: сделать из представителя меньшинств не объект (хоть бы и объект для протестных заявлений), но полноценного героя, как раз и значит, всерьез говоря, отстаивать его права. И в этом случае триумф фильма как раз и обесценил, отменив, то важное, что в нем было. Это, пожалуй, очень правильно – воспеть отказ от воспевания. А еще это значит – уничтожить его. Что, конечно, печально, но очень, очень поучительно.
Что осветил лунный свет 
