"Христос с заставы Ильича"  

Есть в этом - да, великом актере - какая-то загадка… Во-первых, в его игре нет никаких ни "фирменных", ни каких-либо еще приемов. Конечно, можно сказать, что он пришел в кино, когда на всех континентах вспенивались разнообразные "новые волны", изгоняющие с экранов малейший привкус лицедейства - ценились натуральность фактур и органика существования в кадре. "Фильмы должны показывать таких девушек, каких мы любим, таких парней, каких мы встречаем на улице каждый день…" - декларировал Франсуа Трюффо.

В 1960-е годы Любшин вроде бы и играл сплошь надежных, открытых и, в общем, незамысловатых парней с золотыми сердцами, к тому же именно "с соседней улицы" - для этих как бы вполне незатейливых образов с лихвой хватило бы и одного его природного обаяния. Но… была в этих героях еще какая-то трудноуловимая субстанция.

Самая известная роль "раннего" Любшина - это, конечно, Славка из фильма "Застава Ильича" Марлена Хуциева. Нея Марковна Зоркая аттестовала этого героя емко и неожиданно - "Христос с заставы Ильича". Ну и ну! Лицо Любшина действительно кажется иконописным, но… то, как изображен в этой ленте Славка, казалось, напрочь исключает всякие представления о высокой духовности. Вот друзья прогуливаются по Чистопрудному бульвару - Колька, который все не может надышаться воздухом московской осени, вспоминает строки любимых стихов, а на утонченное лицо Славки накладываются слова такого вот не самого вдохновенного "внутреннего монолога": "Яйца по рубль тридцать... "Спартак" - "Динамо"... Счет…" - и так далее.

Однако Зоркая тут совершенно права: ведь в Спасителе сосуществуют сущность человеческая и - божественная, феномен этого соединения и является глубинной внутренней темой актера Станислава Любшина. Это чутко уловили кинематографисты - так, в сатирической комедии "Конец света" (режиссер Борис Бунеев) это двуединство даже спародировано: красивый и прогрессивный батюшка предстает в храме во всем внешнем великолепии духовного пастыря - а, так сказать, в неслужебное время в пестрой рубахе навыпуск лихо отплясывает рок-н-ролл с такой же стильной подругой.

Можно спросить: "Ну, совершенно очевидно, где и как проявляется именно человеческие свойства героев Любшина. А в чем же состоит их божественная сущность?.." Правильный ответ: "А во всем остальном".

Антон в фильме "Большая руда" (режиссер Василий Ордынский), недалекий вроде бы паренек - словно ниспослан в рабочее общежитие, чтобы внутренне как-то опекать какого-то трагически обреченного шофера, героя Евгения Урбанского. Но… что, собственно, может ангел? Ну, подать легкий знак, взглянуть с укоризной или слегка подбодрить - и не его беда, что мы давно уже разучились внимать небожителям. В этом отношении многие герои Любшина сродни тому "ангелу из спальных районов", присутствия которого просто не замечают суетные герои сериала "Декалог" Кшиштофа Кеслёвского.

Любшин словно рожден для того, чтобы воплощать именно эту незримую подоплеку своих иной раз вполне материальных персонажей. Роль Паниковского в эпатажной экранизации "Золотого теленка", фильме "Мечты идиота" Василия Пичула - совсем вроде бы "не его"… но это как посмотреть. Паниковский у Ильфа и Петрова - вполне низменное существо. Паниковский же, сыгранный Любшиным - не от мира сего: он почти воздушен и явно принадлежит небесам. Это - и наивное дитя, и философствующий отшельник, словом - юродивый, угодный Создателю. Если в романе он воровал гусей с голодухи - то прекрасная гусыня, которую прижимает к своей груди герой Любшина, окрашивает его образ совсем иным обертоном: этот персонаж сам кажется крылатым и... вот-вот взлетит ввысь, покинув юдоль скорби.

В фильме "Тема" Глеба Панфилова Любшин играл гуманитария, вместо прозябания на Родине избирающего эмиграцию - ясно, что в контексте "застоя" этот персонаж воспринимался исключительно как инакомыслящий. Как ни требовала цензура обличить "отщепенца" - сама актерская фактура Любшина делала из этого персонажа, со значением названного здесь "Бородатым" - пророка и праведника, которому даровано благословение небес: "Блаженны изгнанные правды ради".

В ТВ-фильме "Моя жизнь" (режиссеры Григорий Никулин, Виктор Соколов), снятом по одноименной повести Чехова, Любшин играл Мисаила. Этот герой, меняющий не только изначально постылые для него места казенной службы, но и формы самореализации, органично вписывался в череду "лишних людей" советских 70-х - трагических отщепенцев, неприкаянных интеллигентов и обаятельных неудачников. Однако уже в этой роли очевидна была погруженность и актера, и его героя в те вопросы, что продолжает задавать миру художник, 100 лет со дня со дня рождения которого отмечает в этом году просвещенное человечество - Ингмар Бергман.

Герой Бергмана - это рыцарь,  стоически взыскующий истины под немилосердными небесами. Самым парадоксальным образом - именно легкий, улыбчивый, деликатный Любшин воплощает в нашем кино ту суровую неуступчивость, что позволяет его героям как бы даже на равных разговаривать с высшими субстанциями, задавая им те неудобные вопросы о смысле существования, на которые нет и не может быть утешительных ответов. Именно такого героя сыграл он в одном из самых непрочитанных экранных текстов - в экранизации "Черный монах" (режиссер Иван Дыховичный), совершенно неожиданно явившей нам не просто "позднего Чехова", но - "Чехова мистического"...

Аристотель считал, что "одни актеры подражают многим, а другие передают божественный дух". Станислав Любшин - из этих последних.

Олег Ковалов, "Российская газета"

***

P.S. Юбилей замечательного  актера - прекрасный повод сказать о том, что он значит для нашего кинематографа, всей национальной культуры. Тем более, что актеров такого уровня у нас остались, увы, единицы. Вот и Олег Табаков был одним из них... У Станислава Любшина нет проходных ролей - каждую он делал событием. И кого бы он не играл - солдата Ивана из "Альпийской баллады" по повести В.Быкова, разведчика Белова из "Щита и меча" Вл. Басова, комиссара Амелина из "Красной площади" Вас. Ордынского, московского интеллигента Степанова из "Печки-лавочки" Вас. Шукшина, эксцентричного ученого Котикова из "Монолога" И.Авербаха, заботливого мужа из "Ксении, любимой жены Федора" Вяч. Мельникова, чёрствого эгоиста Федяева из "Слова для защиты" В.Абдрашитова, "грустного дятла" Владимира Николаевича из "Позови меня в даль светлую" по прозе В.Шукшина, Ильина, мучительно вспоминающего слова песни "Не для меня" в "Пяти вечерах" Н.Михалкова(за четверть века до её мощного звучания в "Солнечном ударе"), чеховского Лаптева из экранизации повести "Три года", практичного в любых ситуациях Владимира Николаевича (случайное совпадение?) из последнего шедевра Г.Данелии "Кин-дза-дза" - все они отражают разные стороны "русского характера", национальной ментальности.

Главное в героях Любшина - та "безглагольность покоя" о которой в отношении к русской природе писал Конст. Бальмонт: "Есть в русской природе усталая нежность,// Безмолвная боль затаенной печали,// Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,// Холодная высь, уходящие дали..." Вот эта самая "безмолвная боль затаенной печали" - суть, основа большинства героев Любшина. И потому он прежде всего - чеховский актер, а не бергмановский, как считает уважаемый Олег Ковалов. Бергмановские актеры - Гуннар Бьёрнстранд, Макс фон Зюдов, да и Эрланд Юзефсон - за суровой внешностью скрывают яростные страсти. Внутренний покой им неведом. Скандинавская литература, на которую опирался Бергман, имела довольно узкий диапазон - от Ибсена до Стриндберга. Русская литература не знает берегов. Здесь есть из чего выбирать. К примеру, вот чеховский Константин из "Степи", у которого "была улыбка необыкновенно добрая,широкая и мягкая, как у разбуженного ребенка": "это был влюбленный и счастливый человек, счастливый до тоски; его улыбка, глаза и каждое движение выражали томительное счастье..." Описав это, Чехов заканчивает: "При виде счастливого человека всем стало скучно и захотелось тоже счастья". Кто мог передать это состояние, кроме Любшина? Кто-то из бергмановских актеров?.. Сергей Бондарчук часто ошибался в выборе исполнителей (один Тихонов-Болконский чего стоит), но здесь он попал в точку.

Действительно, удивительно  точное определение нашла Нея Зоркая для Любшина - "Христос с заставы Ильича". Поэтому вряд ли верно утверждение нашего автора о том, что "деликатный Любшин воплощает в нашем кино ... суровую неуступчивость...,задавая вопросы о смысле существования". Вот и А.Тарковский, выбирая актера на роль Рублева, предпочел Любшину более мятущегося (если угодно, более бергмановского) Ан. Солоницына.

Оттого, что Христос не задает вопросы. Он отвечает. Потому, что Он - знает...

-- В.К. ---

Фотоальбом