Роль Розовского  

Не стало выдающегося кинооператора Эдуарда Розовского.

В декабре собирались отмечать его 85-летие.

Во вторник ехал в машине, один, с дачи, было очень жарко; вероятно, ему стало плохо…

Розовский дебютировал в большом игровом кино 1959-м, скоро стал мэтром; последние годы преподавал в Университете кино и телевидения, вырастил немало толковых ребят. Его слушали: он снял под водой «Человека-амфибию», в снегах «Начальника Чукотки», в песках «Белое солнце пустыни», а всего почти восемь десятков фильмов, от сказок и оперетт до подлинных драм и обратно. Шесть неигровых картин сделал сам как сценарист, режиссер и оператор, среди них «фильмы о фильмах», как теперь бы мы сказали.

Кинооператоры редко известны больше, чем в профессиональном кругу; с Розовским случилось иначе. Его отличала необычайная общительность, готовность делиться всем, что знал в кино и про кино. Эти качества счастливо совпали со временем, когда в публике, подогретой голливудскими разными трюками, пробудился интерес к тому, как были сделаны советские шедевры. Розовский со своим опытом и нравом тут оказался кладезем. Любая аудитория с полным восторгом внимала его удивительным рассказам на многих фестивалях и творческих встречах.

Но воспоминания выпустить не успел. Пять лет назад, когда мы разговаривали для публикации к его 80-летию, на вопрос о мемуарах грустно-легко отшутился:

– Мемуррры? Мне еще рано.

Правда, студентам говорил, что бы не теряли времени, каждый день ну хоть строчку написали о пережитом: «Ну хоть строчку в неделю. Я этого не делал и упустил массу прекрасных, дивных ситуаций… не записал».

Вроде все же книжку начал. В моем диктофоне тоже осталось несколько историй - всего ж не уместить в газетное интервью. Вот фрагмент:

- Расскажите про «Белое солнце пустыни».

- Давайте про «Друзья и годы». Считаю эту картину Виктора Соколова (1965 – О.Ш.) одной из лучших на «Ленфильме».

- Почему она не стала хитом?

- Она показывает все критические точки государства – и 1935 год, и 37-й, и 39-й… предвоенное время, и война, и концлагеря, и репрессии… всё, по самую смерть Сталина. Подверглась многократным цензурным гонениям… При первом просмотре в Смольном главный редактор «Ленинградской правды» Николай Михайлович Куртынин, стоя в дверях зала, на вопрос проходящих сотрудников обкома «Что смотреть будете?» отвечал: «Один антисоветский фильм». Еще не видя его! Все всё знали и понимали заранее.

Да и «Белое солнце пустыни» попало на экраны благодаря счастливому стечению обстоятельств…

- Вот и расскажите. Снимать песок труднее, чем под водой?

- Ну нет, это несравнимые вещи. Под водой – это серьезная работа. Из-за нее у всех, кто плавал там, нет зубов. Потому что авитаминоз, постоянный загубник во рту, отсутствие кислорода, переохлаждение. У меня в водолазной книжке 456 часов под водой записано. И дальше зубы (показывает, как выскакивали. - О.Ш.)… Тяжелая работа была. Толком никто не представлял себе, как что делать. Смешно сказать: мы опускали 10-киловаттные приборы под воду, заизолировав маникюрным лаком контакты. И как никого не поубивало током? Это уже вопросы истории.

Никто не имел понятия о том, что такое декомпрессия и как с ней быть. Да, мы закончили водолазную школу, получили профессиональные права водолазов. Но одно дело учебный класс, а другое – четыре месяца жить под водой…

«Белое солнце….» очень хорошая картина, но несравнима по нагрузкам. Там уже знали, как получить на экране эту невероятную жару…

- Ведь и было реально плюс 60 на солнце?..

- Около того. Но мы и готовились тщательно. Для «Амфибии» заказывали специальную аппаратуру, а тут – пленку. Я принципиально снимал на отечественной пленке, считая, что если мы не будем на ней работать, то промышленность рухнет – что и произошло в конечном счете… Все заранее было разработано - все эти факела, жаровни, от которых поднимался горячий воздух пред объективом… Так создавалась иллюзия жары, марева, в котором все тонет, будто плавящегося изображения.

Вообще, подготовительный период картин «Друзья и годы» и «Белое солнце пустыни» – лучшее время моей жизни. Лучшее. Столько фантазии возникало, столько открывалось потаенных сил внутри организма, извилин мозга – и придумывались эпизоды, слова, сцены, нюансы… Так интересно и легко это было на двух этих картинах! Но зато в производстве, в съемках ужасно сложно…

Рожденный в 1926-м Розовский понимал, ЧТО он снимает; и «друзья», и «годы», и «старые стены» - были для него не просто слова. Он считал, что главное в операторе – мозг, организованность и порядочность. Спросила: «Чего не может оператор?» – «Не любить своих героев», был ответ.

Пытаясь пошутить, я сказала: «Оператор не может лишь одного – сыграть главную роль». Сегодня, когда жара и солнце достали Розовского, кажется, что это соображение не всегда так определенно.  

Ольга Шервуд