В январе к 70-летию полного освобождения Ленинграда от блокады «Первый канал» покажет четырехсерийный фильм «Ладога. Дорога жизни» Александра Велединского. Правительство Петербурга поддержало проект финансово.
Автор, чье имя стало большинству зрителей известно совсем недавно с успехом картины «Географ глобус пропил», обратил на себя внимание профессионалов в 2001-м. Тогда его короткометражный диплом по окончании Высших режиссерских курсов «Ты да я, да мы с тобой» был показан в Каннах и награжден сразу несколькими фестивалями. Почти одновременно вышли сериалы «Дальнобойщики» и «Бригада», для которых Велединский в числе других писал сценарии. Затем профи и киноманы высоко оценили его историческую драму «Русское» (2004, по мотивам Эдуарда Лимонова) и мистическую притчу «Живой» (2006).
Словом, это серьезный и авторитетный режиссер, которого и выбрали продюсеры для съемок «Ладоги» -; причем срочно, в тот момент, когда им пришлось отказаться от предыдущего постановщика. Наш обозреватель встретилась с Александром ВЕЛЕДИНСКИМ на сахалинском фестивале «Край света» (там «Географ...» получил «Гран-при» и приз зрительских симпатий), куда он полетел, прервав на несколько дней монтаж «Ладоги». Поговорили об этой работе, но не только.
– Не секрет, что мы, жители Петербурга и особенно уроженцы Ленинграда, очень трепетно и даже ревностно относимся ко всему, что связано с блокадой. Как получилось, что вы, до сих пор ничем особенным с нашим городом не связанный, взялись за эту работу?
– Предложение поступило от студии «Мармот-фильм» и продюсера Валерия Тодоровского. Именно там я делал «Географа...», а до того – сериал «Закон». В некую субботу позвонил генеральный директор студии Максим Коропцов, а во вторник надо было начинать съемки. К тому моменту, понятно, подготовительный период был проведен, актеры найдены, костюмы сшиты, объекты отобраны...
– Скорая помощь. Реанимация.
– Фактически да. Сюжет интересный... Я не жаждал снимать кино о войне, если только и собирался это когда-нибудь делать, то про Соловки, поскольку там был отец в школе юнг в свое время. Но меня подкупила сама тема – Дорога жизни, Ленинград, 1941 год – первая зима блокадная, когда начался весь этот кошмар, этот ужас.
– Она же и самая страшная была...
– Да. И дорога, по которой эвакуировали людей из Ленинграда, а в город везли продукты. Самое поразительное в этой истории, о чем и захотелось сделать фильм: эти люди были смертниками. Дорога по льду – реальный фронт, это фронтовики, но без оружия и под открытым небом. То есть их бомбят с самолетов и обстреливают артиллерией, а они беззащитны абсолютно... Ну и, конечно, люди есть люди – если кто-то не мог сдержаться и горсть пшена крал, то следовал расстрел на месте.
Сценарий мы дорабатывали с Тодоровским и редактором Сашей Васнецовой – хотел какие-то вещи вытащить, близкие мне самому. Придерживаясь сюжета, конечно, поскольку там есть некая детективная история.
– Кто автор?
– Олег Маловичко по идее Алены Званцовой.
– Может, завязку расскажете?
– Интеллигентная женщина попадает в мир шоферов. И сама становится шофером на «смертельной» дороге. Почему она здесь оказывается, сказать не могу.
– И не надо, интрига уже обозначена, а контекст ясен. В главной роли, я знаю, Ксения Раппопорт. Кто еще снимался?
– В главных ролях также Алексей Серебряков, Андрей Мерзликин, Дмитрий Назаров. Замечательный ваш артист Юрий Александрович Кузнецов. Прекрасная Юлия Ауг. А также Яков Шамшин, студентка Аня Блинова, студент Филипп Ершов...
– Где снимали?
– В Новой Ладоге. Начали в феврале, к середине апреля завершили. Сорок съемочных дней было всего, что мало очень. Из них тридцать – на льду. Но нам повезло с погодой – случилась затяжная зима, и лед был толстый. Один день снимали в павильоне на «РВС», остальные в интерьерах разных квартир и на прочих объектах.
В съемках объекта «Шлиссельбург» (они шли, впрочем, тоже в Новой Ладоге) участвовали немецкие актеры. Всегда готовые, некапризные. Были большие переработки, потому что мы не успевали, и ни разу никто из них не возмутился.
– А русские что – бывали не готовы?
– Нет, с русскими тоже все было нормально. Но поскольку мы дорабатывали все время сценарий, то, конечно, актерам было нелегко перестроиться: они ждут одного, приезжают на площадку, а им дают другой текст. Однако капризов не было никаких. Я просто первый раз имел дело с иностранными артистами, и увидел, что известная немецкая организованность, педантизм даже шли на пользу. Совсем легко было с Каролиной Хубер, которая училась в Петербургской театральной академии и очень хорошо говорит по-русски.
– Как все терпели холод?
– Судите сами. В одной сцене Ксения вместе с машиной уходит под лед, а мы отказались от бассейна, чтобы сэкономить дни съемочные...
– И снимали реально?
– ...и снимали реальное утопление. Конечно, это кино, но все же Ксения в настоящую ледяную воду ныряла два дубля. Посреди зимы. Разумеется, в гидрокостюме, но он мало спасает. В первые две-три минуты только. Руки, голова, шея все равно обнажены. Ксюша там настрадалась реально, да... Ну и все другие актеры. Серебряков зиму не выносит на дух – ему приходилось с собой просто бороться, и он стоически все выдерживал.
– В картине много трюков?
– Да, три сцены с потоплением машин, очень сложные. Из них я пытался все равно выжать что-то человеческое, поскольку не люблю и смотреть, и тем более снимать просто экшн. Кстати, из сцен, которых не было в сценарии, придумался эпизод, где водители смотрят фильм «Александр Невский». На простыне натянутой. Спасибо реквизиторам, которые нашли старый аппарат. Хотя изображение мы транслировали, конечно, современным способом.
Фокус в том, что Эйзенштейн, как многие знают, ставил свое ледовое побоище летом. А мы работаем в реальном доме на Ладоге, холод ужасный, и я даю оператору задачу: снять кадр так, чтобы у двух актеров пар изо рта просто валил. И вот два шофера глядят на Черкасова и других, и молодой спрашивает старшого про этот самый пар. Тот видит – точно, пара нет! И отвечает: «Кино, Вась!». Так мы передали привет великому Эйзенштейну (смеется).
– А был такой исторический факт?
– В Кобоне – нет, хотя ее защищали зенитки. Но передвижки на фронте, что известно, работали. И «Александра Невского» бойцам показывали.
– Вы видели последний из снятых до сих пор о блокаде фильм и сериал «Ленинград» Александра Буравского? Он был презентован с большой помпой шесть лет назад, но вызвал фактически всеобщее возмущение ветеранов своей, мягко говоря, фантастичностью.
– Нет, не смотрел. Я знаю документальную картину Сергея Лозницы «Блокада», которая мне понравилась. Впрочем, в этом случае говорить «понравилось» – «не понравилось» трудно. Язык не поворачивается.
О нашей работе могу сказать, что мы старались быть честными. А как воспримут нашу работу, предугадать трудно.
– Как при такой теме – и вообще в военном кино – пройти по грани между требуемой честностью и коммерческой задачей, извините, кинопродукта?
– Мы опирались на человеческую историю. Непосредственно ленинградских сцен очень мало, буквально две-три. У тех, кто работал на Ладоге, был нормальный паек, у НКВД и вовсе спецпаек. Поэтому они не были дистрофиками, что я видел и в хронике. У нас есть одна сцена с большим начальником, скажем так, безымянным, но догадаться можно, – по которой видно, что люди в Смольном были далеки от народа. Но это не главное было все...
Понимаете, разного толка энкавэдэшников уже слишком много в нашем кино. Раньше они были хорошие и «правильные», потом стали мерзавцами-негодяями, и надо найти какую-то грань между этим. Мы пытались с Серебряковым сделать его героя человеком в первую очередь, а не службистом со стальным взглядом. И хотя все присущие тому времени атрибуты присутствуют, мне совсем не хотелось на них спекулировать. Удивительно, впрочем, что в историческом кино можно подобных персонажей выводить отрицательными, а в сюжетах из нынешней жизни – нет.
– Ну про цензуру на телевидении известно.
– Да, мы вернулись к ситуации застоя. У меня никакой ностальгии по СССР нет. Никогда не буду снимать «антисоветчину», но и петь осанну той эпохе тоже нет желания. Есть желание снимать про людей, в какие бы времена они ни жили. Как сказал поэт – ваш, кстати, Александр Кушнер: «Времена не выбирают, в них живут и умирают».
В общем, главным было – женщина из другого мира оказалась среди обычных мужиков. Для меня эта работа – очень интересный опыт. Повторю: как получится, не знаю, но кажется, краснеть не придется. Как минимум.
– Очень часто становится неловко за тех, кто делает сериалы, поскольку видишь профессиональную небрежность: рассказываемая история кажется недостоверной из-за неправильного антуража, реквизита, костюмов...
– По словам Сергея Сельянова, известного продюсера, работа над сериалом в сравнении с кино – это не дисквалификация, а переквалификация. Другая профессия. К сожалению, это правда.
– Немало участников процесса сериальной гонкой развращены. Если нет времени сделать хорошо, то пусть будет как будет...
– Примерно так. Я, сколько мог, старался в нашей экстремальной ситуации все же следить за правдоподобием фактур. Ведь не может быть на льду новенькой одежды, свежепокрашенных машин, чистых рук у шоферов... Сразу сказал всей группе (оператору Эдуарду Мошковичу, художнику Константину Пахотину, художнику по костюмам Александре Васильчиковой и другим. – Авт.), что буду требовать фактур. В итоге нашли даже способ фактурить эти грузовики – коллекционные, музейные практически, больших денег стоят, их внешний вид нельзя менять. Нашли способ, чтобы не испортить, – сода, вода... Но кое-какие кадры приходится на монтаже выкидывать из-за их «недоделанности». А в те, без которых не обойтись, добавляем фактуру компьютерной графикой.
К сожалению, выстроить правильную декорацию Кобоны я уже не мог... снимали в послевоенных домах. И, конечно, нужного «мяса», такой дотошной «германовщины» не хватает. А она необходима здесь.
– Вы ценитель фильмов Германа?
– Да. «Мой друг Иван Лапшин» видел десятки раз. Сажусь смотреть, как сделано, и каждый раз увлекаюсь. Начинаю так: вот здесь ручная камера, здесь снято одним кадром, здесь монтаж... и вдруг меня словно «тюк», и я просто смотрю кино, хотя знаю каждый кадр и каждую реплику. Даже расписал себе поминутно – у меня есть файл такой специальный. Это мой самый любимый фильм всех времен. Я все знаю про него.
– Вернемся к «Ладоге». Компьютерных дорисовок много?
– Да, серьезная работа. Машин в кадре должно быть до полутора сотен – караваны же ходили, как мы видим в исторических кадрах. А по всей стране нашли только десять машин, и не каждый день все работали, ломались, их надо было чинить...
– Хроника будет в картине?
– Мы пока не решили, нужна ли она в художественном смысле или нет. В том же «Лапшине» таких кусков нет, а как время передано... Мы не снимали «под хронику»; если ее теперь вставить, то не будут ли это «костыли», как считает Тодоровский? Мы обсуждаем с ним. Пока я сильно сокращаю в монтаже, поскольку материала оказалось неожиданно много, и я рад – именно в телефильме можно выбрать лучшее...
– Кто композитор?
– Алексей Зубарев (известный по группе «Аквариум» петербургский музыкант; за свою работу в фильме «Географ глобус пропил» получил на «Кинотавре» приз. – Авт.) – его мама тоже была эвакуирована по Дороге жизни. Я ему сразу сказал: у тебя один конкурент – Шостакович, вот и планка... И несколько тем, которые он уже выдал, очень сильные.
– Ваши фильмы про современность, ну разве что экранизация повестей Лимонова – ретро. Почему?
– Я живу здесь и сейчас – и мне интересно про «здесь и сейчас». Даже про 1959 год в «Русском» было про наши дни. И про Ладогу – тоже. Однако зарекаться, конечно, не стану. Была, например, идея глубоко исторического фильма, но ушла. Во-первых, нужны большие деньги, а предлагали половину или две трети суммы. Значит, пришлось бы изобретать метод работы – скажем, никто еще не снимал историческое глобальное кино ручной камерой. То есть прятать от зрителя некие несовершенства, то, что мы не успели бы сделать или не смогли по деньгам.
В историческом кино такого рода планка одна – «Андрей Рублев». Подняться на его высоту никто не сможет, это понятно, но надо на нее ориентироваться. Иначе будет стыдно.
– А во-вторых?
– Во-вторых, не очень мне интересно снимать про то, как конница скачет на конницу и все машут мечами. Даже смотреть скучно, потому что понимаю, как это сделано. Ну кроме того же «Рублева», где я погружаюсь внутрь и не вижу ничего, кроме самого этого действа завораживающего и страшного. Если бы мне пришлось снимать фильм со сражением, то остановился бы до него. Вот стоят войска друг против друга и воины смотрят глаза в глаза. И пошли финальные титры.
– Но раз не нырок в такую глубь, тогда что?
– Продюсеры предложили мне... Соловки.
– Как раз про школу юнг?
– Нет, история из двадцатых годов, самое их начало. Это время никто еще не трогал, все по тридцатым «ездили» с кинокамерой. А на мой взгляд, двадцатые ярче. Интереснее. Там люди другие. Там не 58-я статья, а настоящие враги власти были. Очень любопытные люди с обеих сторон колючей проволоки. Ну, даст бог, мы возьмемся и сделаем. Опять мощный, большой проект.
Но я сказал продюсерам, что один такую махину не подниму, нужен оппонент, соавтор. А со сценаристами большая проблема сейчас – все приличные в деле, их невозможно вырвать надолго. Подчеркиваю: на полгода минимум. Все же хотят, чтобы за два месяца сценарий был готов. Но это полная ерунда, настоящий сценарий пишется долго, тем более исторический. Я предложил Захара Прилепина как соавтора своего, позвонил, и он согласился. Замысел понравился, мол, круто, очень неожиданно, давай попробуем. Мы слетали на Соловки с ним и с продюсером, экскурсоводы нас возили, все показывали. Придумали некий ход, и вот прошло два с лишним года. Захар заканчивает, естественно, роман. По которому я с ним или с кем-то другим напишу сценарий.
– Вы читали уже?
– Две трети читал, хочу уж целиком. Я заинтригован, мне все очень нравится. Захар крупный писатель, не могу ему диктовать, но роман это роман, а кино это кино. Что-то уйдет, что-то останется...
У А.Велединского вскоре вновь премьера 
