Фильм режиссера Андрея Звягинцева и продюсера Александра Роднянского "Левиафан" все же вышел на большой экран.

Сомнения в том, что это случится, были не беспочвенны. Формальная причина: пресловутый мат как таковой. Напомню, он запрещен к публичному звучанию с 1 июля 2014-го, и авторы "Левиафана" далеко не сразу согласились фонограмму изменить. Но все же сделали это.

Причина содержательная: сильнейшая антиклерикальная нота. Пора признать, что критические реализм и социальная сатира в адрес чиновничества (читай: государства) это самое наше государство давным-давно, со времен так называемого социалистического строительства светлого будущего, не волнует. История с Pussy Riot продемонстрировала недвусмысленно: нынешняя охранительная политика властей предержащих не допустит в искусстве ничего, что можно трактовать хоть в малой степени негативно по отношению к Русской Православной Церкви, а также по отношению к президенту.

Фигура главы государства, насколько я понимаю, у нас по закону и на практике приравнена к Флагу, Гимну и Гербу, а значит, может быть исследована или упомянута исключительно высокими жанрами искусства. Церковь по Конституции отделена от государства, однако оно, наблюдая единство Президента и Патриарха, твердо и верноподданнически стоит на страже чувств верующих, для которых фигура священника изумляющим образом оказывается практически равновелика фигуре самого Иисуса Христа. Как и карандашное изображение Пророка, кстати, – ликом Пророка для другой конфессии.

С другой стороны, чиновники, а с ними и депутаты, в своем службистском раже (корни его додумывайте сами) убеждены, что они и есть государство. Это ярчайшим образом продемонстрировал министр культуры Мединский, отказав в финансировании всех проектов (собственные авторские фильмы и продюсерские работы, кинофестиваль "Артдокфест", премия "Лавр") режиссеру-документалисту Виталию Манскому на основании неких "антигосударственных высказываний". Что и не доказано, и невозможно доказать за отсутствием состава преступления.

Этот же министр вообще оказался в двойственном положении: он допустил бюджетное участие в финансировании антиклерикального и с нецензурщиной фильма, а также его выдвижение на "Оскар". Министра от санкций, полагаю, в этот раз спасло разбавление его вины, простите игру слов, сливками отечественной режиссуры в оскаровском комитете. С интересом буду наблюдать лицо министра, если Звягинцеву, Роднянскому и корпорации Sony Pictures Classiсs (дистрибьютор фильма в ненавистной Америке) удастся получить награду. Не исключено, что в ожидании этой возможности дело и спустили на тормозах: придется ведь радоваться.

Вернемся к президенту и Церкви. Первый в фильме "Левиафан" присутствует портретом на стене в кабинете чиновника, который, мягко говоря, не вызывает симпатии. Безусловно, зритель может сделать некие умозаключения о том, как построена вертикаль власти и гниет ли рыба, – но может их и не делать. В конце концов, портрет – просто обязательный элемент декора любого официального присутствия. А наше государство говорит, что всеми силами и с каждым часом сильнее борется с коррупцией, вседозволенностью, хамством, злоупотреблением властью и всем таким прочим, на что горазды многие начальники. Нам ли не верить государству?

А вот служители РПЦ предъявлены как действующие лица и более чем нелицеприятно. Поэтому серьезное опасение за прокатную судьбу фильма у меня, повторю, было. Случившаяся параллель с трагедией Charlie Hebdo, как и "фундаментальная" реакция на нее, увеличивала возможность репрессий относительно "Левиафана". 
Это опасение сохранялось вплоть до 21 января, когда митрополит Мурманский и Мончегорский Симон поблагодарил режиссера за эту его работу, назвав ее "честной", – после мракобесных нападок на картину со всех возможных сторон.

Впечатляющую картину нападок мог наблюдать каждый, кто хотел, прежде всего, в интернет-пространстве – более открытом, чем печатная и прочая пресса, и для свободного мнения, и, увы, для ненависти, хамства и элементарной дури. Синхронно нападкам шли и хвалы – также самого разного свойства. Словом, кто что увидел – то и воспел/проклял. Одни искренне, другие – по искреннему желанию прикрепиться к "официальной" точке зрения: как бы чего не вышло.

Да, теракт во Франции многократно усилил градус обсуждения "Лефиафана". Чужая кровь, простите цинизм, всегда горячит свою. Характерно, что никто вроде не говорил, что Звягинцев оскорбил саму веру – наоборот, некоторые обнаружили, что он порицает безверие (на мой взгляд, действительно высокие материи в картине отсутствуют и смыслово, и сюжетно: она очевидно не о Боге, и она явно не вдохновлена; сравните хоть с "Андреем Рублевым").

Безусловно и другое: не будь фильм удостоен "Золотого Глобуса", подобного размаха волна бы не поднялась – по крайней мере, до момента объявления номинантов на "Оскар". И уж совершенно ясно, что тот, кто выпустил картину в Интернет, заслуживает награды, хотя я против пиратства: громыхнувшая дискуссия гораздо интереснее самого "Левиафана".

Дело в том, что на фоне происходящего со страной в 2014 году, наш игровой кинематограф сдулся. Ни один фильм, как оказалось, не предвидел ни грандиозного раскола общества, ни уровня реваншистских настроений, ни глубины страха и безответственности, ни моральной пропасти, ни интеллектуального убожества огромного большинства народа во всех его стратах, группах, прослойках и так далее. 
Понятно, что картины задумывались и запускались в производство еще два-три года назад, когда никто не мог предвидеть конкретных ужасных событий, но суицидальная деградация народа – дело не пары месяцев и даже лет. А о самом серьезном наше кино не говорит – за единичными исключениями, которые остались вещью в себе; кинематографическое сообщество должно признать и свою безответственность.

"Левиафан" попал в больное: всем давно надо было высказаться. Дискуссия продемонстрировала удивительные вещи. Проявились огромная способность к языку, даже литературоцентричность народа – и, одновременно, не освоенность им даже классической русской литературы, упавший уровень образованности, пусть "советской".

Несмотря на всеобщую, казалось бы, меркантильность, стало еще раз ясно: идея выше материального. Что людям очередная история о каком-то неудачнике, на которого наехала неправедная власть? Однако ломают копья. Почему уцепились за картину лишь с признаками чего-то большего, нежели история о неудачнике? Потому, что в жизни полно таких наездов (свежайший пример – рассказ депутата того района Москвы, где сгорела уникальная библиотека ИНИОН: оказывается, год назад было предложение поставить на этом участке земли именно что храм…). А никакой существенной общей идеи люди не видят. К глубочайшему сожалению, "Нет войне!" давно не наш девиз: пропаганда милитаризма под историческим и нынешним соусами сделала свое дело.

Когда подобная полемика вокруг фильма была? Вспомнили споры вокруг "Покаяния" Тенгиза Абуладзе (1984), "Груза 200" Алексея Балабанова (2007), "Маленькой Веры" Василия Пичула (1988), "России, которую мы потеряли" Станислава Говорухина (1992); добавлю "Трудно быть богом" Алексея Германа (2014; неужто совсем забыт?) и "Легко ли быть молодым" Юриса Подниекса (1986; фактически забыт, но это понятно).

Заметим, что кроме "Маленькой Веры", это все весьма сложные кинематографические произведения. "Левиафан" гораздо проще – по крайней мере, для того большинства высказавшихся, кто считывает исключительно сюжет. Но они же не спорят, например, о фильме "Дурак" Юрия Быкова (был показ по телевидению), где столь же гротесково, как у Звягинцева, показаны хозяева жизни, эти персонажи "Ревизора", только ставшие убийцами, а также деклассированные обитатели дна – убийцы и самоубийцы.

Редкие знатоки нового российского кино назвали двухлетней давности "Долгую счастливую жизнь" Бориса Хлебникова по сценарию Александра Родионова – в той же Мурманской области снятую историю русского человека, уничтоженного как властями предержащими, так и своими же мужичками, – вот одно из исключений, о которых я говорила. Однако "Долгая счастливая жизнь" не замечена ширнармассами, как и другие фильмы протеста последних лет – от картин Луцика с Саморядовым до, например, работ Мизгирева и Сигарева, не говоря уж про неигровое кино.

Что за гипноз "Левиафана"? Полагаю, эти серьезные, достойные киноописания реальности были сильнее, чем степень зрелости "критической массы" у аудитории. Приходится признать и другое: признание за рубежом, на которое мы тут падки уже лет триста, открыло шлюзы. Но следует напомнить: подобное признание, особенно зарубежное, получают либо шедевры ("Левиафан", кажется, ни разу таковым не назван), либо обыкновенные, "вульгарные", произведения. Сложное – сложно, а простые фильмы устраивают абсолютное большинство.

Ну, действительно. "Левиафан" оказался одновременно и зеркалом, и увеличительным стеклом, и розовыми, и черными очками. Что стоит за таким разбросом мнений? Полагаю, одно: фильм словно разрешил людям в условиях цензуры легально высказаться о жизни в стране и даже о ее будущем.

Все, КОМУ НАДО, а также способные к рефлексии получили огромный материал для анализа и обобщений. Профессионалы, изучающие общество и/или психологию отдельных людей, потирают руки над клавиатурой, приступив к своим статьям, – а должны бы схватиться за голову от ужаса. Поскольку диагноз "паранойя" значительная часть общества продемонстрировала. Ладно, актеру Гришко каяться на площади потребовали сущие мракобесы, они же 20 января начали форменную истерику "Звягинцев – идеолог геноцида русских". Ужаснее то, что вроде бы прогрессисты из лучших побуждений представили Звягинцева уже новым Пастернаком, а заодно ничтоже сумняшеся указали ему на дверь, нарисовав режиссеру судьбу политического эмигранта, невозвращенца.

Еще раз спасибо митрополиту Мурманскому, он словно дал отмашку: "Левиафан" ни церкви, ни власти не опасен, ибо граждане в абсолютном большинстве адекватно не осознают своих действий, как и своего собственного состояния/положения. Следовательно, по-прежнему в высокой степени подвержены манипуляциям и прочему пропагандистскому воздействию.

С 22 января гремящий поток вернулся в русло цивилизованного обсуждения не автора, но самого фильма.

Вы ждете и моего мнения? Не удивится тот, кто еще семь лет назад, когда вышло звягинцевское "Изгнание", заметил здесь, на ЮГАх, рецензию на два первых фильма этого режиссера, которая называлась "Вчитайте в меня, вчитайте!". Мы тогда уже говорили с вами, что стиль Андрея Звягинцева – именно гипноз: его зрители словно отгадывают шараду, видят каждый свое, а еще больше – это свое придумывают. В "Елене" мне, как и многим, показалось, что, благодаря влиянию Роднянского, режиссер преодолел свою склонность к шифровкам, высказался ясно и просто. Не апеллируя к чему-то запредельному, фильм был глубже, чем социальный сюжет.

Однако "Левиафан" опять заставляет самостоятельно заполнять "умышленные лакуны", как называют непонятные места поклонники Звягинцева, а также искать нервущиеся параллели с гораздо более серьезными произведениями. У меня картина не складывается. Главный герой никак не тянет на библейского Иова: тот претерпел в результате козней Дьявола, который с разрешения Бога испытывал веру несчастного на крепость, и преуспел в испытании. Николай же никоим образом не соотносится с верой и страдает не за нее.

Сам же образ страшного морского монстра, змея, кашалота или чего-то подобного, как и гоббсовская метафора чудовищного государства, – Левиафан – в итоге авторской неопределенности (то ли скелет на берегу, то ли кит в море, то ли государство, то ли бандиты у власти) никак в моем мозгу не кристаллизуется. И остается просто красивым длинным словом – такими, уж простите сближение, птица Додо (он же Льюис Кэролл) советовала Алисе не пользоваться, если не понимаешь их значения.

Однако настоящее кино если возникает, то благодаря вовсе не концепциям, идеям или аллюзиям. Необходима киногения. Нечто такое, что безошибочно чувствуется, хотя и трудно описать словами. От чего захватывает дух. В "Левиафане" это исключительно изображение, созданное оператором Михаилом Кричманом. Оно одно дает частной истории масштаб и тот самый вдох, и вздох, которые заставляют действительно образованных и ужасно изощренных критиков не только искать, но и находить звонкие оправдания зрелищу.

Увы, даже если фильм получит "Оскара", чего я всячески желаю и режиссеру, и продюсеру, он войдет в историю российского кинематографа не сам по себе, ибо никакого особого смысла, а тем более новаторства в нем нет, а прощальным общественным раздраем с очередным кругом российской истории.

Ольга Шервуд, портал "Юга.ру"

Андрей Звягинцев попал в исторический переплет

5 февраля в прокат наконец-то выходит злосчастный «Левиафан» Андрея Звягинцева, получивший «Золотую пальмовую ветвь» за лучший сценарий в Каннах и «Золотой глобус» в Америке. И бурю негодования – на родной земле. Утончённый режиссёр-киноман попал в исторический переплёт. Не в цветной, но в чёрно-красный мир, где царят не законы художественности, а яростная логика войны: ты с кем, ты за кого, ты Плохиш или Кибальчиш, ты вообще Родину любишь или как?

Странно  было бы требовать от обозлённого народа, чтобы он смаковал исключительные достоинства операторской работы Михаила Кричмана, наслаждался изящно-напряжённым унынием музыки Филиппа Гласса или увлечённо обсуждал, кто играет лучше – Елена Лядова или Анна Уколова(разумеется, великолепная Уколова). На повестке дня вопрос из годов примерно 30 – 50-х прошлого века – изображён ли на полотне Звягинцева действительный «мрак путинской России», как выражается Д. Быков, или режиссёр подло оклеветал родную землю, присоединившись к её бесчисленным врагам?

Всего лишь три-четыре года назад, когда и снималось это кино, ничего такого страшного«Левиафану» не грозило. Никому же не пришло в голову обвинять предыдущую картину Звягинцева «Елена», что она клевещет на простых русских женщин. Никто тогда и подумать не мог, что массы сохранили нетронутой способность к предельному обобщению, о которой с ужасом писал ещё Гоголь – «возьмёшь в герои майора, все майоры кричат «он нас унизил». Но вот наступили роковые времена, и Валерию Гришко, главному режиссёру Самарского театра драмы, скромно исполнившему в «Левиафане» эпизодическую роль архиерея, местные энтузиасты грозят отрешением от должности. Какой-то прямо стихийный «символизм» – в фильме видят не то, что там есть, а набор символов: дескать, изображается не один мэр, один архиерей и так далее, нет, это режиссёр выступил вообще против союза власти и церкви, гибельного для простого человека.

Если бы дело так и обстояло, то есть Звягинцев дорос бы в отрицании до масштабов протопопа Аввакума! По крайней мере было бы за что муки принимать. Но для меня очевидно, что никакого антипатриотического отрицания в «Левиафане» нет. Его «вчитали» негодующие зрители. Если толковать об отрицании, то Звягинцеву подозрительна жизнь в принципе, жизнь как таковая. В его картине «Изгнание», скажем, действие происходит на благополучной буржуазной чужбине, но герои точно так же несчастны и отчуждены друг от друга. Настоящая родина режиссёра – это авторское кино, и его он, конечно же, страстно любит. Его чистенькие камерные истории исходят из современного облика жизни, но тонированы в стиле не родимой чернухи, но «скандинавского нуара» высшей марки (Ингмар Бергман, Ларс фон Триер). Пристрастие к любимому кино для режиссёра важнее импульсов реальности. Поэтому ни на какую «картину современной жизни» его фильм не тянет, он вообще не жизнью рождён.

Разбирая «Левиафана» с точки зрения элементарного правдоподобия, то и дело натыкаешься на нелепости и нестыковки. Дом главного героя, угрюмого механика Коли (А. Серебряков), стоит в десяти метрах от береговой линии, в том месте, где река впадает в море (снимали на Кольском полуострове). Очевидно, дед и отец, которые, по заявлению Коли, строили этот дом, были невменяемы – кто же строит в таких местах? Да и законна ли стройка? Об этом история умалчивает. Мы видим, что дом у Коли изымают для государственных нужд, оценивая его в 639 тыс. рублей, тогда как, по мнению Коли, стоимость куда выше. Так считает и фронтовой друг Коли, московский адвокат (В. Вдовиченков), который привозит из столицы тревожную папочку с компроматом на местного мэра (Р. Мадянов). Зачем мэр с упорством бешеного быка отымает собственность у Коли, мы увидим в финале: на месте дома построена церковь. У береговой линии?? Отдельный человек ещё может безумствовать и не обращать внимания на разливы-приливы, но церкви всегда строятся на возвышенном месте. Правдоподобие нарушено – ради чего? Да разумеется, ради красивой картинки. Переселите мысленно героя в центр города в рамках того же сюжета, и «Левиафан» растает, ибо он весь держится на панорамах северного морского пейзажа. «Север» и «море» – для режиссёра главное, а социальные проблемы – явно второстепенны.

Далее начинается типичный скандинавский нуар из семейной жизни. Друг-адвокат оказывается в постели с женой героя, причём откуда взялась эта преступная страсть, совершенно непонятно и не верится в неё нисколько. Заторможенные немногословные персонажи таят в себе какие-то резервы эротизма, со стороны непостижимые. Произошло ли что-то вообще в номере гостиницы, где возлежат адвокат и жена героя, и на пикнике в скалах, во время которого они куда-то внезапно удалились? Кроме интимной стрижки на том самом месте у актрисы Лядовой и криков мальчика на пикнике «дядя приезжий душит тётю», мы ничего не видим. Видим лишь мрачные утомлённые лица.

Непонятно также, кто убил в финале жену героя или это самоубийство. Нет чёткого ответа, и я такие штучки просто ненавижу. Но режиссёру не важно, кто убил. Всё тонет в наползающем с моря тумане, растворяется в космической трагедии органической жизни, дотлевающей на мрачном берегу. Социальные проблемы, вроде бы заявленные в «Левиафане», абсолютно заглушены неотвратимой поступью рока. Не в жадном мэре дело, не в равнодушном архиерее, не в подлости друга, не в неудачном стечении обстоятельств. Это сама судьба нарочно привязалась к механику Коле, чтобы его полностью уничтожить. Судьба или Бог? Всё-таки Бог? Бог покарал? Но за что?

Если бы механика Колю играл актёр вроде Шукшина, мы бы просто кричали от негодования в зрительном зале. Но, глядя на озлобленное лицо Серебрякова, заряженного лишь скучной агрессией, невольно склоняешься к равнодушному «да так тебе и надо». Живёт с молодой женой, а детей общих не завёл. Неудивительно, что бабочка взбесилась. Вообще бирюк, отшельник, куркуль. Недолюбливают его в городе, и не зря. Чего ради за него, как говорится, «вписываться»?

Не слишком понятно, чего ради «вписываться» и за режиссёра Звягинцева. Никакой клеветы и «мрака путинской России» я в картине не вижу, действительность изобилует историями куда круче рассказанной в «Левиафане». Но недаром враги фильма криком кричат, а защитники лишь вежливо указывают на художественные достоинства картины. Её можно ценить, уважать, даже чем-то восхищаться. Её невозможно полюбить. Она не живая.

Напоследок скажу: ещё и в том беда, что у нас катастрофически мало хороших фильмов о современности. Буквально одна-две в год выходят (в прошлом году вот был куда более увлекательный, чем «Левиафан», фильм «Географ глобус пропил»). Неудивительно, что на эти одинокие картины обрушивается непомерный груз общественных упований и претензий. Больше, больше надо снимать о севере, юге, западе и востоке Русской земли, о людях всех возрастов, разных профессий, о борьбе победной и провальной, о семье и школе, о том, как работают, как любят, как учатся, как строят и разрушают… И потом спорить, обсуждать, возмущаться, защищать. Постепенно наладится культура дискуссий.

Что касается Андрея Звягинцева, попавшего в исторический переплёт… Рассказав Западу о русской жизни на понятном тому языке скандинавского нуара, он, конечно, никакого преступления не совершал. Однако, когда так смело берёшься за темы Рока и Судьбы, – будь готов, милый, что Рок вполне может заинтересоваться и тобой.

Татьяна Москвина, "Аргументы недели"

О чем шумим?

Выход в прокат "Левиафана" стал пиком беспрецендентной  пиар-компании по его раскрутке. Это уже нечто новое в нашей кинопрокатной практике. Г-н Роднянский, которому, судя по всему, принадлежит идея подобной компании, показал себя ловким и удачливым бизнесменом. Тем более, что вся эта акция ему ничего не стоила. Зачем тратить миллионы на рекламу фильма, если можно с толком использовать все тонкости текущего политического момента? Премьера фильма в Канне состоялась накануне вступления в силу закона о "запрете мата". И хотя в фильме мата немного и он не несет никакой смыслообразующей нагрузки (как, скажем, в фильме "Комбинат "Надежда"), это обстоятельство было использовано как оправдание затяжки с выходом фильма на экраны России. По мере  того, как лента собирала все новые призы на международных фестивалях и была выдвинута на соискание премии "Оскар", у продюсеров оформилась идея представить его как полузапрещенный, во всяком случае, - гонимый определенной частью общества. Потому и была отодвинута дата релиза, намеченного на 13 ноября. Затем произошла ожидаемая (потому что неизбежная) утечка фильма в интернет - и разразилась столь вожделенная дискуссия еще до выхода его в прокат. Мат заглушили и никто о нем не вспомнил,чем подтвердил его необязательность. За два дня до релиза в эфире Первого канала г-н Познер обсуждал со своим собеседником фильм, который якобы "недавно вышел". Вот яркий пример нашей "борьбы с пиратством".

Деньги - движущая сила показанного в фильме общества. Все помыслы героев связаны с ними. Нужен этот дом? Да не вопрос - давай 3,5 миллиона - и забирай. Вопрос только в цене. Будут деньги - и все будут довольны. Это, очевидно, и послужило основанием свою передачу с обсуждением фильма на прохоровском телеканале назвать "Левиафан" как зеркало российского общества". Именно за эту идею, а не за слабый сценарий, премировали фильм и в Канне. Только зеркало это кривое. Правильнее было бы назвать фильм "зеркалом российского либерализма", то есть лишь определенной части общества. К примеру, в том же прошлом году вышел фильм Юрия Быкова "Дурак", гораздо более социально острая и честная работа, чем "Левиафан". И там главный герой борется с Химерой российской бюрократии. И на библейский вопрос - "Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?" - отвечает действием, гибнет в попытке спасения людских жизней. Не спрашивая о цене. Герой же Звягинцева. которого он пытается представить новоявленным страдальцем Иовом, даже лучшего фронтового друга подозревает в том, что тот убежал с его деньгами, полученными за дом от мэра. Очевидно, такие "дураки", как у Быкова, сценаристам О.Негину и А.Звягинцеву не встречались. Ну, не повезло им, бывает. Но и мир современного бизнеса, судя по всему, им мало известен. Не потому ли они привлекли к созданию сценария Алексея Козлова и Ольгу Романову, благодарность которым вынесена в титрах? Эти имена хорошо известны лишь людям, постоянно читающим "Новую газету": А.Козлов дважды, если не ошибаюсь, осужденный бизнесмен, а О.Романова - его жена, пламенная Пассионария, вызволявшая супруга из неволи. Так что им требуемая фактура хорошо известна. Ее мы и видим на экране.

Однажды мне довелось вести мастер-класс А.Звягинцева. На вопрос студентов о приоритетах в мировом кино, он начал называть разных мастеров, начиная, конечно, с Антониони. "А Тарковский?" - спросил я. "Ну, Тарковского называть теперь даже не прилично", - попытался отшутиться режиссер. Теперь же эта отговорка явно отпала. Нури Бильге Джейлан и Карлос Рейгадас - вот наследники гения Тарковского. Но ни Звягинцев, отнюдь. Когда герой Серебрякова начинает задавать себе вопрос - "за что это мне?",- так и кажется, что следующим будет - "как это все случилось?" Да-да, крайности сходятся. Фильм Звягинцева гоаздо ближе к "Солнечному удару", чем к тому же "Дураку". Потому что оба фильма - фальшивые. Михалков любит в последнее время повторять чужую фразу( он вообще любитель чужих фраз) о том, что настоящим искусством можно признать то, которое хочется увидеть еще и еще раз. Беда в том, что "Левиафан" вряд ли кому-то захочется пересматривать. Мертвое кино.