Он вернулся. Тридцать пять лет назад антиутопический боевик молодого австралийца Джорджа Миллера «Безумный Макс» с грошовым бюджетом сотряс мировые киноэкраны, в одночасье сделав звездами и режиссера, и исполнителя заглавной роли Мэла Гибсона.
Миллер повсюду рассказывал тогда, что японцы узнавали в Максе ронина, скандинавы – викинга, американцы – героя вестерна. Мифический герой, воплощение удали и инстинкта, вырастал из пыли и марева постапокалиптических пустынь, словно проступая из глубинных слоев коллективной памяти зрителей. Выдержав три фильма (третий общепризнанно малоудачный, о превосходстве же первого либо второго велись жаркие споры) и выписав билет до Голливуда – первым классом – Миллеру и Гибсону, Макс в середине 80-х вновь затерялся где-то среди выжженных хайвеев дикого будущего. Успев поменять облик жанра экшн, породить моду на антиутопии, проложить шестиполосную трассу Trans-Pacific из Австралии в Калифорнию – и вообще существенно повлиять на представление грядущих поколений о том, что такое кино и как оно воздействует на подсознание. Независимо от рангов и калибров. Мистический ритм дорожной разметки, уходящей под нижнюю рамку кадра в «Шоссе в никуда» Линча, – это оттуда. Обе ипостаси Вина Дизеля – маньяк форсажа Доминик Торетто и межгалактическая зверюга Риддик – тоже.
Так что нынешний уж-и-не-жданный «Безумный Макс» – миф в квадрате. Да, он по-прежнему тревожит и поднимает пласты пралогических, юнгианских архетипов, вживленных в ДНК зрительского Ид, но он же отсылает к той не менее мифической эпохе, когда Мэл Гибсон был юн, постъядерный песок – свеж, а сверхскорости были все еще сверх-. Попросту говоря, Безумный Макс Джорджа Миллера – не только отсылка к мифу, он уже и сам миф. Восставший и возродившийся. Он никогда не обещал вернуться, ведь, как он сам говорит в нынешнем своем воплощении, «надежда – это ошибка». Но в каком-то смысле новый фильм Миллера – о том, зачем нужно возвращаться тем, кто умеет лишь бежать.
Что ж, если коротко – Макс восстал в силе и славе. Джордж Миллер, став вдвое старше, умудрился не растерять ни вкуса к хаосу, ни навыка его заклинания. Напротив: по сравнению с энергией, что бьет с экрана два часа почти без роздыху, все нонешние Эммерихи да Марвелы нежны и безобидны как тетрис; новый «Безумный Макс» – чистый адреналин, каким-то чудом ставший целлулоидом и впрыскиваемый напрямую в сетчатку. Историю одинокого воина, волей случая ставшего соучастником побега женщин из адской Цитадели, Миллер рассказывает с неистовством, которое сделало бы честь «Раммштайну» и Мэрилину Мэнсону, вместе взятым. Недаром здесь к головной машине цепями прикован рокер с гитарой-огнеметом, задающий тон фонограмме погони. Рок-н-ролл жив, даже если мы уже нет.
Новый «Безумный Макс» вышел вовремя. Те, прежние три, появившиеся на рубеже 70–80-х, потому и произвели столь оглушительный эффект, что были почти одиноки в своей стихийности. Голливуд был по большей части чинным, мелочным и игривым, о вихрях дикости, крутящихся в человеческом существе, догадывался редко и с осторожностью (полковник Курц не в счет, Джон Рембо еще только разминался), и безумие Макса – равно как и Миллера – отнесли тогда в основном на счет недоокультуренной австралийской пассионарности (отчасти справедливо). Ныне же хаос в тренде. Будь то джексоновские орки, бесчисленные «паранормальные явления» или неумолчный лязг подржавевшего железа – чуть не всё многоголосие современного киномэйнстрима поет оду хтоническим силам мироздания.
Некогда безумный Макс предрек эту завороженность стихией; явившись же вновь, он не встраивается в колонну, но, с легкостью обойдя «нынешних» на вираже, – слишком расчетливых, слишком прилежных в своем бешенстве, – возглавляет ее. Единственная достойная рифма к этому блокбастеру про грузовик с супермоделями – не «Форсаж» и даже не роскошно-мрачные кинокомиксы Зака Снайдера, но германовский Арканар. Только там еще можно сыскать ту концентрированную, как серная кислота, чистоту киноформы, – пусть и совсем, совсем другой, – что лишает фильмы Германа и Миллера даже шанса на фальшь. Возводя суть своего творчества, своего мироощущения к многотысячелетней сакрально-сновидческой традиции австралийских аборигенов, Джордж Миллер, вероятно, согласился бы с тем, насколько трудно быть богом. Очень трудно, да. Но, по-видимому, тогда в Голливуд из древней Австралии он приехал не налегке. Он явно захватил с собой рецептик.
Есть и еще одна вещь, которая делает нового «Безумного Макса» столь важным фильмом – и тоже, кстати говоря, отчасти роднит его с шедевром Германа. Несмотря на всё буйство и все скорости, вúдение Миллера ни на секунду не утрачивает отчетливости. Мучительные призраки прошлого, являющиеся Максу, нимало не схожи с размываемыми на пиксели чудищами, что после «Ведьмы из Блэр» взяли себе моду появляться исключительно в изображении низкого разрешения; и никакие вихри инстинкта, веющие внутри и вокруг героев, не добавляют почерку автора ни грана суетливости, которой авторы всяких там «Заложниц» простодушно имитируют взбудораженность.
Профессионалы знают: первый «Безумный Макс» был хорош едва ли не в первую очередь тем, что Миллер монтировал его без фонограммы, на чистом изображении, как немое – то есть сугубо визионерское – кино. Столь же строго Миллер держится и другой классической нормы, которой научил его некогда Роман Поланский и которую в нынешнюю эпоху мало кто стремится блюсти: для каждого кадра есть всего одна правильная точка, с которой камера должна его увидеть, и первейшая (возможно, главная) задача режиссера – эту точку найти. Попросту говоря, свой фильм – сделанный по новейшим технологиям, на современнейших скоростях и повествующий исключительно о внерациональных материях – Джордж Миллер конструирует в соответствии с самыми взыскательными канонами киноязыка. Попутно встраивая в свой лихой панегирик чистому видению и чистому движению (то есть кинематографу как таковому) цитаты из самых разных классических фильмов на тему дороги: от «Платы за страх» Клузо (эпизод с лебедкой) до «Бен-Гура» Уайлера (гонка на шипованных колесницах).
И это не постмодернизм, скорее уж наоборот: Джордж Миллер в 2015 году, со всем своим почти винтажным рокерством и моложавой броскостью образов, оборачивается модернистом старого закала, живым классиком, влегкую демонстрирующим действенность – и превосходство – давних методов и подходов. Без этого его герой, наверное, мог бы стать нервным Максом, истеричным Максом, перевозбужденным Максом – в общем, сродни тем персонажам-подросткам, что обычно обеспечивают хаотичность современным фильмам, авторы которых наловчились выдавать гормональные бури за космические.
Но безумие – субстанция чистая, взрослая и неподдельная. И потому позволяет вернуться – пусть даже тридцать лет спустя. У основ, в которых гнездятся великие мифы, нет срока годности.
Дорогу осилит безумный 
