История создания
 Структура
 Организационные    принципы
 Персоналии
 СМИ о ПФК
 Кинопроцесс
 Мероприятия
 Статьи и проекты
 Премия ПФК
 Лауреаты
 Контакты
 Фотоальбом



  Забава для малых ребят  

Шапито-шоу: угощение и распутничество

Маттео Гарроне, таксидермист (именно так называется его фильм 2002 года) современной итальянской реальности, взялся за барочное фэнтези по мотивам крестьянского фольклора. Материей его нового опуса, который, если следовать терминологии, сложившейся с конца XVIII века, зачат в царстве готического ужаса, – стал знаменитый «Пентамерон», он же «Сказка сказок: Забава для малых ребят», созданный в XVII столетии неаполитанским писателем Джамбаттистой Базиле на неаполитанском же диалекте. Гарроне не впервой баловаться партенопейским колоритом: два предыдущих его фильма, «Гоморра» и «Реальность», были сняты в Неаполе и ему же целиком посвящены. «Страшные сказки», правда, снимались в Тоскане, Апулии и на Сицилии, но почвой и плотью для них послужили именно неаполитанские предания. Дабы наглядно представить, что являет собою книга Базиле, риторически изощренная и при этом выдержанная в духе народной площадной комедии: сочной, просоленной, наперченной и безудержной, процитируем несколько отрывков.

«И потому позвала мужа и сказала ему:   “Если мне сказочников не приведешь, меня как по пузу отлупишь и младенчика погубишь”. И князь, чтобы миновать такую беду, повелел срочно объявить подданным: в такой-то день – в час появления звезды Дианы, когда она приходит разбудить Рассвет, чтобы он хорошенько прибрал улицы, где должно будет прошествовать Солнце, – пускай все женщины той страны соберутся в условленном месте. Однако Тадео не имел охоты томить столь великое множество народа ради особенного удовольствия своей жены; да и самому ему невмоготу было видеть такую толпу. И выбрал он из всего города только десять сказочниц, самых лучших – тех, что казались самыми опытными и речистыми. И это были Цеца Хромая, Чекка Кривая, Менека Зобатая, Толла Носатая, Поппа-горбунья, Антонелла-ползунья, Чулла Толстогубая, Паола Косоглазая, Чометелла-паршивка и Якова-говнючка». «“Что ты сидишь еще в этом доме, нахлебник проклятый? Сгинь от меня, кусок мерзости! Уйди с глаз моих, халдей эдакий! Иссохни, чертополох окаянный! Вон проваливай, поросенок! Подменили мне тебя в колыбели, и вместо куколки, вместо красавчика, вместо ангельчика, вместо миленького моего мальчика подложили борова ненасытного!” Вот какие слова Мазелла говорила сыну, ругательски его ругая. И наконец, потеряв всякую надежду, что Антуон (так звали сына) повернет голову в добрую сторону, в один из дней, хорошенько намылив ему голову без мыла, схватила Мазелла скалку и начала снимать у него со спины мерку для кафтана. Антуон, не ожидавший такого поворота дела, когда увидел, как матушка по хребту его обмеривает, как по ребрам оглаживает да какой знатной подкладкой задницу ему подбивает, еле вырвался у нее из-под скалки и дал деру. И шел без роздыху чуть не до полуночи, когда в лавках у тетушки Луны уже зажглись фонарики. И пришел к подножию гор, да таких высоких, что с облаками в чехарду играли, кто кого выше. И тут, на корнях тополя, близ устья пещеры, вырубленной в скале, сидел орк; и – матушка моя!   – какой же он был страшный! <…> Антуон взял осла и, не сказав орку даже “Счастливо оставаться”, запрыгнул верхом – и знай себе потрусил. Но и сотни шагов не проехавши, слез с осла и говорит ему: “Пошел, засранец!” И рта еще не успел он закрыть, как ослик стал из заднего места испражнять жемчуга, рубины, изумруды, сапфиры и алмазы, каждый величиной с орех. Антуон так и застыл с раскрытым ртом, глядя на столь прекрасные какашки, великолепные говняшки, на понос сей драгоценнейший, а потом с великим ликованием, наполнив переметную суму всеми этими радостями, снова забрался ослу на круп и, вложив ему ногами прыти, поспешил к ближайшей гостинице». «“А ну-ка прикрой свою сточную канаву, бабка чертова, рвоты-вызывалка, младенцев-душилка, дерьма кусок, говенный рот!” Услыхав эти новые вести своему дому, старуха до того рассвирепела, что уже полностью сбилась с компаса самообладания и вырвалась из стойла терпения: на глазах у пажа высоко задрав занавес своего убранства, она показала такую пасторальную сцену, что тут и Сильвио мог бы сказать: “Бегите, раскрывши глаза широко, с рогом…”».

Что делает с этим весело шкворчащим фольклорным цирком Маттео Гарроне? Он делает то, к чему книга Базиле приспособлена в наименьшей степени, – убийственно серьезную «готическую» драму, притом аккуратно сохраняя потешно-гротескную фактуру оригинала.  Блистательная операторская работа Питера Сушицки, великолепная «атмосферная» музыка Александра Депла, ювелирный труд художника-постановщика Димитри Капуани и изумительные костюмы Массимо Кантини Паррини, – все «заточено» под возвышенную сказочную сагу, все пронизано, овеяно и напоено романтическими флюидами, будто неким, прости господи, флогистоном. При этом на экране мы видим карнавальное буйство макабрически-площадных преувеличений, приправленное обилием разрезаемого и поедаемого сырого мяса и представлениями в стиле цирка уродов. Вот Джон Райли, надевая водолазный шлем (!), идет закалывать местного Левиафана. Вот Хейли Кармайкл, играющей обезображенную химическими испарениями красильщицу, приклеивают упругую молодую грудь, чтобы ублажить похотливого короля, беспрестанно ломящегося в дверь, и чтобы в итоге героиня, подобно хармсовской старухе, вывалилась (точнее, была вывалена) из окна. Вот Тоби Джонс подковывает блоху, сбежавшую со страниц Лавкрафта. Вот Венсан Кассель оказывает языковое содействие лесбийскому сексу, а затем уже просто ползает посреди избыточной рубенсовской плоти, разрываясь между Бахусом и палеолитическими Венерами. Вот внушительный огр-людоед, приведя в дом королевскую дочку, заботливо прибирается, сметая в угол чьи-то кости и отрывая от кого-то еще вполне свежую руку. И разумеется, королевских особ развлекают русский медведь (куда же без него?) и говорящий на чистейшем русском медвежий дрессировщик, завершающий выступление как нельзя более подходящим словом: «Салютик!» Собственно, новый фильм Гарроне – это такой сам себя пародирующий двойной салютик: неаполитанской сказке и готическому роману.

Плывут левиафаны – привет, Маттео!

Пролетают старухи – привет, Маттео!

Пробегают огры – привет, Маттео!

А пройдут медведи – салют, Маттео!

 

Сергей Терновский, "Киноафиша СПб"

 

 

***

Сеанс магического реализма

На этот раз в Каннах Гарроне главного приза  опять не заслужил, а «Гран-при» жюри он там получал раньше, в 2008 и 2012 годах, причем за фильмы, которые на «Страшные сказки» не похожи вовсе.

Его «Гоморра» была в высшей степени реалистичным и подробным фильмом о неаполитанской мафии. А «Реальность» рассказывала о неаполитанском рыбаке, не сумевшем устоять перед соблазном телевизионной славы и попавшем под влияние «Большого брата».

Казалось бы, все это очень далеко от сказок XVI века, собранных и талантливо пересказанных Базиле. Но на самом деле нет. Это все та же «реальность», неаполитанская и животрепещущая, – просто на сей раз магическая.

Прекрасная королева (Сальма Хайек) страстно мечтала иметь детей, а детей все не было. Но было предсказано, что если королева съест сердце морского чудовища, то в тот же миг понесет. Тогда храбрый король (Джон С. Райли) убил чудовище, однако и сам погиб. Королева родила сына – но и  служанка, что приготовила сердце, тоже родила сына. А в это самое время другой король (Венсан Кассель), ненасытный в своих желаниях, увидел из окна своего замка женщину, показавшуюся ему прекрасной. Правда, была та женщина древней безобразной старухой, которая жила со своей сестрой, такой же уродливой, в бедной хижине (трагический дар Ширли Хендерсон не скроет никакой грим). Но король был настойчив, и свидание состоялось. Зато в другом королевстве жил-был король (Тоби Джонс), который души не чаял в своей дочери. Но однажды к нему на руку прыгнула самая обыкновенная блоха – и так он к ней привязался, что стал холить ее и лелеять и совсем забыл о дочери, да так, что отдал принцессу в жены огру-людоеду.

Все три истории, выбранные Маттео Гарроне, будут рассказаны до конца, чаще всего – страшного, но не пересекутся, а соприкоснутся лишь краем – мир чудес велик, и герои фольклорных сказок могут жить, не подозревая друг о друге – в отличие от героев литературных сказок, которые вечно толпятся, словно на маскараде. В фольклорной сказке – никаких маскарадов, все всерьез.

«Страшные сказки» хвалят за красоту, и совершенно справедливо – фильм красив необычайно. Но это совсем не красота диснеевских сказок, когда дизайн – роскошный, победительный, самодостаточный – оказывается главным содержанием фильма и в каждом кадре выглядит отдельным триумфом художников-постановщиков и компьютерных дизайнеров. Которые – при всей своей самобытности – очевидно потакают представлениям публики о том, что такое «готика» (не как стиль высокого Средневековья, а как современное модное направление). Художники больших голливудских студий – выдающиеся мастера, но трудно скрывать, что большинством из них управляет Единое кольцо – стандарты изображения, заданные во «Властелине колец» Питера Джексона.

Но были иные эпохи и иные мастера.  За спиной Маттео Гарроне – великая итальянская художественная традиция. В его фильме, снятом Питером Сушицки, постоянным оператором Кроненберга, есть обаяние рукотворности, там все живое, неоцифрованное, пульсирующее, как драконье сердце: леса, камни, трава, солнечный свет, лица людей, красота женщин, уродство монстров (к слову, бюджет фильма – 12 миллионов долларов, тогда как бюджет, допустим, «Малефисенты» – 180 миллионов. И разница между произведением итальянского «кустаря», словно вручную растирающего краски, и промышленного голливудского гиганта сразу заметна – по картинке).

Тщетно было бы искать в «Страшных сказках» прямых цитат старинных полотен – в этом чисто прикладном смысле там можно найти множество неявных отсылок не только к итальянцам, но и к Гойе, и к Калло, а то и к прерафаэлитам. Важно другое. Мир, созданный Гарроне на экране и простирающийся невообразимо  дальше рамки кадра, – это не искусственный мир фэнтези, сколь бы прихотлив и прекрасен тот ни был. Это мир, который кажется намного реальнее настоящего, мир истинных сущностей, где люди, пейзажи и вещи предстают в своем первоначальном, естественном виде. Даже если это морские драконы или людоеды. Или белая дворцовая зала, где сидит одетая в черное королева и жадно поедает кроваво-красное драконье сердце. Белое, красное, черное (классическая триада Белоснежки) – представшее во всей своей неотразимости (достижение которой и является целью искусства).

Иными словами, Гарроне в самых пронзительных эпизодах фильма работает на уровне архетипов – недаром в связи со «Страшными сказками» поминают Карла Густава Юнга. И совсем не случайно говорят о том, что от этого фильма «захватывает дух» – все так, именно дух. И именно захватывает.

Чистая магия, обеспечивающая то – совсем не детское – замирание сердца, когда мы впервые пытаемся постичь логику сказочных причин и следствий: стоит погасить свечу – в замке умрет принцесса, если затрубить в рог – падет башня злодея. В фильме Гарроне эта магия повсюду: если убить дракона – родится принц,   но если погибнет и король – то мальчиков должно быть двое. И их братскую любовь не отменит тот факт, что у них разные матери, а отцов не было вовсе. Если у короля блоха жила и «милей родного брата она ему была» (к концу жизни напоминая внушительного теленка) – то рано или поздно принцессу заберет страшный огр. Если одна умирающая старуха, встретив в лесу ведьму, превратится в юную красавицу, то ее старая и уродливая сестра не вернет себе молодость, даже если умолит ремесленника живьем содрать с себя кожу. Волшебство, оно либо есть, либо нет.

Магией полны не только сюжеты, но и визуальные образы «Страшных сказок»: в беззащитно-бледном морском драконе, в близнецах-альбиносах, в карем глазе чудища, по которому – единственному – мгновенно узнается несчастная королева-злодейка, в длинных рыжих волосах девушки на зеленой поляне, да почти в каждом кадре «Страшных сказок» есть что-то острое и необъяснимо-убедительное. Так, словно оно и не может быть другим, и мы всегда знали, что морской дракон – вот такой, почти белый.

В трудную минуту своей жизни принцесса, спасенная было храбрым юношей, прошедшим за ней по канату к логову огра на высокой скале, страдает, видя своего спасителя и всю его семью убитыми. Но в финале фильма, уже став королевой, она утешится – наблюдая, как высоко-высоко над стенами ее замка по проволоке идет канатоходец. Конечно же, не тот. Ну разве что совсем чуть-чуть. Этого «чуть-чуть» достаточно, чтобы волшебство в фильме Маттео Гарроне не исчезало ни на минуту.

Этот фильм напоминает о том, что задолго до братьев Гримм и Шарля Перро был неаполитанец Джамбаттиста Базиле и его «Сказка сказок». 

 

Этот фильм напоминает о том, что задолго до братьев Гримм и Шарля Перро был неаполитанец Джамбаттиста Базиле. Вышедшие пятью томами в 30-х годах XVII века его сказки содержали множество базовых европейских фольклорных сюжетов.

И впоследствии стали известны нам, к примеру, под названиями «Золушка», «Спящая красавица» или «Кот в сапогах». Несмотря на то что «Сказка сказок» Базиле имела подзаголовок «Забавы для малых ребят», было очевидно, что «малым ребятам» они предназначались в последнюю очередь. 

 

Лилия Шитенбург, "СПб ведомости"

Фотоальбом

Комментарии


Оставить комментарий:


Символом * отмечены поля, обязательные для заполнения.
Разработка и поддержка сайта УИТ СПбГМТУ                 Copyright © 2006-2024. ПФК. All rights reserved.