История создания
 Структура
 Организационные    принципы
 Персоналии
 СМИ о ПФК
 Кинопроцесс
 Мероприятия
 Статьи и проекты
 Премия ПФК
 Лауреаты
 Контакты
 Фотоальбом



  Верность вечным ценностям  

Нынешняя майская киноафиша в Петербурге пуста и бездарна настолько, что, как говорится, «такого и старожилы не упомнят». Фильмы, о которых не стоит упоминать, делят ее с теми, о которых больно слышать, с вкраплениями тех, что боязно вообразить.

Однако буде она даже до отказа насыщена хитами и свершениями, все равно: наличие в ней «Двоих во Вселенной» Джузеппе Торнаторе предопределяет выбор темы для разговора. Пусть даже идут они одним экраном, в «Родине», на одном дневном сеансе. И не потому что Торнаторе – лучший из ныне работающих итальянских режиссеров и вообще живой классик. Просто он снял великий фильм. Он опять это сделал. Ну да чего еще от него ждать. Что он еще умеет-то.

В «Двоих во Вселенной», впрочем, нет почти ничего из того, что ныне принято в обязательном порядке требовать от фильмов, претендующих на величие. Нет кружения камеры над невиданно прекрасными пейзажами, чья нарядность и цветокоррекция должны поражать зрителя в самое сердечко. Нет и артхаусной вымороженности вглядывания в блеклую унылость рутины. Нет пляски святого Витта у оператора, эпилепсии у монтажера, героической борьбы с собственным дальтонизмом у художника, патологической боязни  связного синтаксиса у сценариста. 

Режиссер не мечется весь фильм напролет между раздирающими его манией исповедальности и манией социальной ответственности. Не пытается повенчать экзистенциальную суровость мировосприятия с восторженным умилением перед собственным творением. Здесь нет стилизации под Instagram, нет и под YouTube.


Нет здесь, наконец, и никакого революционного формотворчества – невообразимых ракурсов, разрушительного монтажа, метафизики взгляда и проч.; собственно, здесь не только революционного – новаторского ничего нет, и если бы не айфоны и скайп, фильм этот вполне мог бы быть снят и десять, и тридцать лет назад. Это не значит, что айфоны и скайп для Торнаторе – дежурная фактура. Это значит, что окружающая реальность – материал, который позволяет по-новому рассказать о незыблемых, никогда не меняющихся по сути вещах. Торнаторе числится «живым классиком» не потому, что он так хорош и при этом отчего-то все еще жив, нет, – сам способ его мышления сущностно классичен. Нынешняя эпоха для него –  лишь еще одна из длинной череды. И пока большинству его коллег она мнится настолько немыслимо новой, настолько отменяющей все былое своими цифровыми и сетевыми технологиями, что одни чураются их как огня, другие же на их основе тщатся переизобрести кинематограф наново, – Торнаторе обнаруживает в этих технологиях всего лишь новый извод старых понятий.

Вместо того чтобы по-старушечьи сетовать на нечуткость  этих нынешних, которым лишь бы в телефон уткнуться, он спокойно, с несколько даже вызывающим простодушием тестирует новую реальность на верность вечным ценностям. Просто из-за того, вероятно, что он бесстыдно, по-итальянски сентиментален и потому, вопреки тотальному триумфу технологий, продолжает верить в разум. Можно ли с помощью айфонов и скайпа поговорить и подумать о звездах, о человеческом горе, о самоотверженной нежности? Если да, то во всей этой громаде гаджетов нет ничего пугающе нового.


История, рассказанная в «Двоих во Вселенной», – о том, как стареющий профессор астрофизики (Джереми Айронс), зная, что умирает от рака, оставляет для своей молодой возлюбленной (Ольга Куриленко) множество писем, посылок, видео- и текстовых сообщений, наперед планируя по дням и часам, когда они должны будут приходить, дабы сколько возможно продлить иллюзию жизни и любви, – эта история, вроде бы перепевающая хрестоматийную «Нежность» Барбюса, коренится в самом солнечном сплетении кинематографа Торнаторе, каким он сложился за последние 30 лет. Почти все его фильмы, за редкими исключениями, – об артефактах как инструментах памяти, а стало быть – вечности, и о возможности диалога с теми, кого уж нет; и к «Двоим во Вселенной» сходятся нити из доброй половины фильмографии Торнаторе. 

Центральная сцена фильма, где Куриленко просматривает  черновые видеозаписи, полустертые и рассыпающиеся, а тем временем Айронс на них пытается превозмочь подступающие боли, – усложненный вариант легендарного финала «Нового кинотеатра Парадизо», в котором главный герой смотрел бесчисленные смонтированные встык крупные планы кинопоцелуев, вырезанных фашистской цензурой. И, право же, чудо игры Айронса в этой сцене, где он физически страдает не столько от рака, сколько от технических дефектов изображения, на котором запечатлен, стоит его великой двойной роли в «Намертво связанных» Кроненберга.


Кроненберг рассматривал тело как подвергающийся деформациям биомеханизм. Торнаторе рассматривает деформированный механизм изображения как душевную муку. Занятно, что своеобразный «астрономический итог» своему кинематографу (да и вообще – кинематографу как таковому) эти двое – при всей их разительной несхожести – вздумали подвести почти одновременно; «Двоих во Вселенной» при некоторой резвости воображения вполне можно  было бы рассматривать как своеобразный «ответ» прошлогодней «Звездной карте», действие которой канадский гений развернул в самой сердцевине Голливуда.

Цельная конструкция фильма – при всей прозрачности и даже линейности повествования – пронизана множеством внутренних рифм и перекличек: раковая опухоль превращается здесь в крабовидную туманность,   та же, в свою очередь, в краба на берегу острова любви; а диплом героини по астрофизике посвящен понятию, обнаруженному в старинном научном трактате, – guest stars. Кино, театр, любовь, мироздание, психоанализ, цифровые технологии, даже бозон Хиггса (он же «частица Господа») – все здесь связано и сцеплено между собою в единую, классически стройную и ясную, до нюанса выверенную композицию, чувственную и интеллектуальную одновременно. Экранный мир Торнаторе столь разумен, что в нем все находит себе место и оправдание своему существованию, ибо все здесь получает свою роль в жизни души человеческой.


…Когда давным-давно, больше ста лет назад, человечество уже было потрясено и обескуражено технологической революцией – той, предыдущей, – и уже принималось сетовать об утрате подлинности и исконных смыслов бытия, Садигорский рабби так говорил своим хасидам:

– Учиться можно, глядя на любую вещь. Все в этом мире существует, чтобы наставлять нас. Не только то, что создал Г-сподь Благословенный, но и то, что сделали люди, умудряет человека. 
– Чему же учит нас, – спросил один хасид с сомнением, – железная дорога?
– Что, опоздав на миг, можно упустить всё.
– А телеграф?
– Что каждое слово учитывается.
– А телефон?
– Что Там слышат всё, что мы говорим здесь.

 

Алексей Гусев, "Город 812"

Фотоальбом

Комментарии


Оставить комментарий:


Символом * отмечены поля, обязательные для заполнения.
Разработка и поддержка сайта УИТ СПбГМТУ                 Copyright © 2006-2024. ПФК. All rights reserved.