Андрей Кончаловский сумел вновь удивить и озадачить. Но, если в Москве критики присудили его "Раю" своих "Белых слонов" за лучший фильм года и лучшую режиссуру, то в Петербурге мнения довольно резко разошлись. Два из них представлены здесь.
Русская женщина попала в рай
В прокат вышел фильм Андрея Кончаловского «Рай», уже получивший венецианского «Серебряного льва» за лучшую режиссуру и угодивший в короткий список номинантов на «Оскар». Мировой успех наших художников сегодня вызывает некоторые подозрения: а уж не получен ли он ценой морального падения (отречения от нехорошей родины)? Нет, здесь чисто. «Чисто! Чисто!» – как говорят в кино полицейские, врываясь в сомнительные помещения. «Рай» – настоящий художественный фильм с универсальной проблематикой.
Действие «Рая» происходит в 1942 году и посвящено скорбному пути русской княгини (по мужу, так-то она донская казачка) Ольги
Каменской от момента ареста в Париже до гибели в немецком концлагере. Трое героев – двое мужчин и одна женщина – рассказывают кому-то (может, какому-то небесному дознавателю) о себе и о тех событиях. Французский полицейский, служивший при немецкой оккупации Парижа, аристократ-фашист, посланный инспектировать концлагерь на предмет коррупции, – и русская женщина, легкомысленная и грешная, но серьёзно инфицированная совестью (помогала спасать еврейских детей). То, о чём рассказывают, зрителю честно покажут в хорошем ритме (ни исповеди героев, ни показ событий не длятся слишком долго, всего в меру).
Исповеди-признания героев словно сняты в 1942 году, на чёрно-белую плёнку да ещё стилизованы старые милые огрехи древней эры кинематографа – плёнка якобы склеена, мелькают таинственные круги, штрихи, слышны шорохи и хрипы… Впрочем, ведь и история рассказана древняя – только почему-то неумолимо повторяющаяся в новом и новом обличье. «Бог не может создавать ничего, кроме рая» – утверждается в рассказе Борхеса «Роза Парацельса». А люди, желающие создать рай на земле, не могут создать ничего, кроме ада, – это вполне ясно из фильма Кончаловского. Так, мужчины фильма хотели спасти привлекательную женщину, но в итоге погубили.
Француз (Ф. Дюкен), типичный любитель пожить, циничный во всём, что не касается его семьи, откликается на чувственную прелесть Ольги (эта машинка у него работает неукоснительно), но в принципе ради своего домика и обеда он пойдёт служить кому угодно. Не так важно, что он француз, – важно, что он подлинный и законченный подлец – обыватель. Такие и заселяют мир, и пока гром не грянет – они вроде бы безопасны и даже милы. Перед небесным дознавателем и то жалеет об одном – жаль, не попробовал он русской княгини, никогда у него княгини не было…
Немец (К. Клаус) – кошмар другого сорта: он идейный. Красивый,
умный, образованный, абсолютно честный (люто ненавидит коррупцию). Идея, вдохновляющая его, проста – он хочет построить рай для своей нации. Только для своей. Это превращает чудесного юношу в законченное чудовище. Даже Генрих Гиммлер (неожиданное проявление Виктора Сухорукова) смотрит на него как на дивный недосягаемый идеал – сам-то рейхсфюрер выскочка, двоечник, а тут натуральный аристократ, красавец и сам по себе, по своей воле взял и превратился! Когда друг рассказывает нашему герою, любителю Чехова, что именно в этом концлагере сожгли бывшую невесту Чехова, Дуню Эфрон-Коновицер, тот и бровью не шевелит. Рай для своих! Не для Эфронов с Коновицерами.
Однако у фашиста когда-то был маленький роман с Ольгой Каменской, а потому он выделяет её из адской толпы заключённых, приближает к себе и даже предлагает бежать. Сломалась адская машина? Никак нет: просто Ольга становится «своей», стало быть, и ей положен кусочек рая.
Ольга (Юлия Высоцкая) – не вдохновенная героиня, у неё нет решительно никаких идей. Но она и не обыватель. Живёт движениями души, бессознательными импульсами, однако как-то так выходит, что импульсы её человечны. В здешнем миропорядке у неё роль жертвы, и она свою роль выдерживает до конца – идёт в печь вместо другого человека, женщины, у которой есть дочь. У Ольги родных нет, кругом мрак, а фашист, с которым она живёт, как мужчина ей даже и нравится, но ведь она всё-таки не животное. Она всё-таки родом из страны Чехова – и потому, без пафоса и лишних слов, добровольно принимает смерть.
И насколько же это лучше, выше, чище, прекраснее – быть жертвой, а не палачом. Не в том суть, что режиссёр
Кончаловский становится на сторону несчастных, униженных, опозоренных, забитых и так далее, – это все в искусстве так делают (неизвестно, насколько искренне, но делают). Его фильм бросает густую тень на позу победительности вообще. Быть «победителем» – стыдно и недальновидно (учитывая грядущего «небесного дознавателя»). Если покопаться, то под ногами у всякого «победителя» лежат растоптанные жизни. Потому режиссёр воспевает несчастную униженную женщину и холодно-осуждающе смотрит на сильных господствующих над ней мужчин, которые построили для неё ад на земле.
Для отечественной аудитории возможна проблема, возникающая не из фильма, а из его контекста, – насколько убедительно ведущая кулинарного шоу способна играть трагическую роль? Юлия Высоцкая отличная актриса, но у неё есть своя легенда для массового зрителя – она существует в его восприятии как успешная позитивная домохозяйка. Иван Ургант тоже отличный артист, но вряд ли мы поняли бы режиссёра, снимающего его в роли принца Гамлета. Есть инерция восприятия, есть миф актёра, и воевать с этим нелегко. Мне миф Высоцкой не мешал по простой причине – я не смотрю кулинарных шоу. Поэтому мне удалось сопереживать героине, весьма убедительно несчастной, – но не знаю, что скажет публика. К фильму придраться трудно – он сделан мастерски, с особой элегантной деликатностью (многие моменты мы наблюдаем как бы «из другой комнаты», нас не мучают сверхкрупными планами, и рассказ ведётся без истерики, спокойно и просто).
И вообще для Андрея Кончаловского очевидным «раем» становится возвращение в чёрно-белое кино напряжённой моральной проблематики – в кино своей юности.
Татьяна Москвина, "Аргументы недели"
***
Фальш и туман
В прокат вышел фильм Андрея Кончаловского "Рай", удостоенный "Серебряного льва" Венецианского кинофестиваля и вошедший в шорт-лист премии "Оскар". Объяснить такой глобальный успех российско-немецкой постановки можно лишь тем, что мировая кинообщественность восхитилась, насколько органично ветеран советского кино обрел "вторую молодость".
Грубо говоря, "первая молодость" — это когда поэт приносит в редакцию "Белеет парус одинокий" и уверяет, что имени Лермонтова никогда в жизни не слышал. "Вторая молодость" — это когда режиссер снимает фильм о гитлеровских лагерях смерти так, словно никто до него к этой теме не обращался. Словно до него ничего не было. Ни "Последнего этапа" Ванды Якубовской, ни "Ночи и тумана" Алена Рене. Ни "Пассажирки" Анджея Мунка, ни "Ночного портье" Лилианы Кавани. Ни десятков и сотен других фильмов — искренних или спекулятивных, неважно.
Между тем мотивы всех этих "отмененных" Кончаловским фильмов его предшественников намертво засели в анамнезе "Рая". Будь то сортировка заключенными вещей умерщвленных узников. Или сексуальные отношения между палачом Хельмутом (Кристиан Клаус), эсэсовцем, расследующим коррупцию в лагерях, и жертвой, русской аристократкой Ольгой (Юлия Высоцкая), заключенной в лагерь за участие во французском Сопротивлении.
Впрочем, их отношения скорее ремейк отношений
между провинциалкой Галей (Высоцкая) и купившим ее олигархом из "Глянца" (2007) того же Кончаловского. Но вместо брутального "Трусы снимай!" эсэсман, на время отложивший работу над диссертацией о Чехове (экие русофилы служили в СС), командует: "Прими душ и ложись в постель!" По большому счету, вся борьба между антифашистами и фашистами в фильме напоминает ролевую садо-мазохистскую игру, снятую на home video. И когда Ольга раздвигает на допросе ноги перед инспектором вишистской полиции Жюлем (Филипп Дюкен). И когда обслуживает за сигареты и губную помаду лесбиянку-капо. И когда сходится с Хельмутом.
В отличие от режиссера, персонажи фильма культурной памятью отягощены. Хельмут и его коллега, наркоман и алкоголик Фогель (Якоб Диль, подозрительно напоминающий Олега Янковского в роли "Генрих-мой-мальчик" из "Щита и меча") наперебой цитируют Александра Солженицына: "Как ты думаешь, что бы Чехов сказал о том, что сейчас вокруг творится?" — "Он бы не поверил".
Парафраз, однако, знаменитого пассажа из "Архипелага ГУЛАГ": "Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, <...> ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои попали бы в сумасшедший дом".
Не стоит будить Чехова, пока он тих. По крайней мере, не стоит в фильме, где непрерывно Чехова поминают, "вывешивать на стене" ружье, которое так никогда и не выстрелит,— здесь, впрочем, не ружье, а пистолет, который Хельмут патетически вручает Ольге перед запланированным им побегом в Швейцарию, но о котором героиня ни разу не вспомнит.
Таким же "ружьем" оказывается инспектор Жюль,
заявленный, наряду с Ольгой и Хельмутом, как один из трех главных героев фильма, держащих посмертный ответ перед Богом. Собственно, весь фильм — это их показания в Чистилище, проиллюстрированные флешбэками. Но трудно припомнить в истории мирового кино главного героя, которого шлепнут на 25-й минуте 130-минутного фильма, потом напрочь о нем забудут и только в финале вновь вытащат на авансцену. Проще говоря — главного героя, лишь путающегося под ногами.
И еще о Чехове. Хельмут шокирован известием о том, что в инспектируемом им лагере умертвили в газовой камере Дуню Эфрос, невесту Чехова: "Ей было 67 лет". Да, умертвили. Но было ей не 67 лет, а 82 года. Да, умертвили. Но в Треблинке, лагере, закрытом в конце 1943 года. Между тем экранный лагерь функционирует чуть ли не до весны 1945-го.
Я вовсе не занимаюсь ловлей блох, хотя фальшивые исторические детали, включенные в ткань фильма, это отнюдь не блохи. Дело в том, что фальшь деталей (в 1916 году Ольгу мама увезла с Дона в Париж, что было физически невозможно во время мировой войны) лишь акцентирует общую фальшь фильма.
Взять хотя бы посмертные показания героев. Они сводятся к разжевыванию того, что зрители и так уже видели на экране, либо к признанию героями неспособности объяснить свои порывы. Судить их за это не стоит: и Жюль, и Ольга, и Хельмут обделены хоть какой-то эмоциональной, психологической, логической последовательностью в своих поступках.
Был бы фильм лучше без этих "интервью"? В том, что касается профессиональной репутации актеров,— безусловно, да. Каким чудом Кончаловскому удалось добиться такого эффекта, что безусловные "профи" Дюкен и Клаус кажутся на экране любителями, тщащимися произнести с выражением зазубренный текст? О Юлии Высоцкой, при всем уважении к ней, речь не идет. Она сама гордится как подвигом тем, что побрилась наголо, чтобы сыграть узницу лагеря. Для Фальконетти ("Страсти Жанны д'Арк"), Эмманюэль Рива ("Хиросима, моя любовь"), Ксении Качалиной ("Романовы") это было не мучением, а рабочей повседневностью.
Заставить похудеть двух мальчишек, играющих спасенных
Ольгой еврейских сирот, конечно, было бы гораздо бесчеловечнее. Человечнее было бы вообще не вставлять в фильм их линию. "Что вы тут делаете?" — изумляется Ольга, случайно встретив их в лагере. И правда, что они там делают? Беспощадная реальность заключается в том, что с лагерного перрона их при "селекции" отправили бы прямо в газовую "душевую".
Беспощадна и реальность Сопротивления, в котором участвовала Ольга. Как ни жестоко это прозвучит, меньше всего Сопротивление занималось спасением евреев. Были исключения — та же мать Мария (Елизавета Кузьмина-Караваева). Но подполье в целом, включая упомянутые Жюлем группы Бориса Вильде и Веры Оболенской (а также почему-то Зинаиды Шаховской, вообще пребывавшей в Лондоне), просто не могло себе позволить такого человеколюбия, чреватого неизбежным и незамедлительным провалом. Организация побегов полезных людей из лагерей, спасение сбитых английских летчиков, диверсии, шпионаж, выпуск листовок и подпольных газет — это да. Сопротивление — это война. Но современное кино почему-то избегает жестокой сути Сопротивления, изображая его этакой Армией Спасения. А тема Холокоста, сколь бы спекулятивно и неправдоподобно (в "Раю" эсэсовцы охотятся на евреев в немецкой деревне 1942 года) она ни эксплуатировалась, почему-то считается пропуском в рай фестивалей и призов.
Одно замечательно в фильме Кончаловского: весь его смысл сконцентрирован, как это бывает только у великих писателей и режиссеров, в последней фразе, последнем плане. Закадровый голос Бога разрешает Ольге отправиться в рай. "Бог — это я",— декларирует Кончаловский,— но разве настоящий режиссер не бог в сотворенном им мире, каким бы этот мир ни был.
Путешествие на край ночи 
