В середине XVII века два молодых португальских иезуита, Родригес (Эндрю Гарфилд) и Гарупе (Адам Драйвер), отпрашиваются из Макао в Японию на поиски своего учителя, падре Феррейры (Лиам Нисон), знаменитого миссионера. Массовое крещение японцев, которое иезуиты начали веком раньше, к этому моменту давно прекратилось, поскольку власти объявили христианство вне закона и развязали широкомасштабные преследования верующих. Приезжие священники бежали из страны или были убиты; Феррейра же пропал без вести, но, по слухам, возможно, выжил, отрекшись от католической церкви. Родригес и Гарупе находят себе сомнительного проводника (Есукэ Кубодзука) — японского рыбака-христианина, который однажды уже предал свою веру.

«Молчание», важный (и переведенный, кстати, на русский) роман  японского католика Сюсаку Эндо, отчасти основанный на реальных событиях, вышел в 1966 году, и спустя пять лет Масахиро Синода снял его первую экранизацию — монументальный, превосходный фильм, в силу объективных обстоятельств не слишком известный на Западе. Мартин Скорсезе как раз тогда начинал свою карьеру; в 90-е он решил сделать собственную версию книги, но деньги нашел только через четверть века. Глядя сегодня на этот фильм, можно понять всех — и режиссера, для которого это была глубоко личная мечта, и студии, которые не спешили ее финансировать. По формальным признакам это провал — и в плане сборов, и, в общем, в плане реакции: у картины неплохая пресса, но, например, на «Оскар», который поощряет кино именно такого рода, от «Молчания» номинирован только мексиканский оператор Прието.

Но материал это абсолютно скорсезевский, причем Скорсезе как раз скорее золотого периода, чем сегодняшнего: драма думающего, сомневающегося, ищущего ответы, даже бунтующего католика. Впрочем, элемент скандальности, который в таких историях часто присутствует, в данном случае ничтожен: если «Последнее искушение Христа» христианские организации пикетировали и запрещали, то «Молчание» Скорсезе показывал в Ватикане иезуитам, а потом еще и встретился с понтификом.

Скорсезе очень почтительно переносит книгу на экран — как и Синода когда-то, в связи с чем американская версия зачастую выглядит буквальным ремейком японской. То же самое, только размашистее, больше, круче, как умеет только он, — в общем, то, что помогло «Мысу страха» и навредило «Отступникам», которые тоже были ремейками. Одна ключевая сцена, например, против воли кажется еретическим парафразом финала «Твин Пикса» («Как Энни?»). Но это только местами — в основном же режиссер, к его огромной чести,  сознательно держит себя в руках, приглушает свой зычный голос. Первая половина фильма (почти трехчасового) посвящена тяжкой жизни японских крестьян-христиан, которые прячут героев от властей. Действие тут несколько буксует, зато есть где разгуляться упомянутому выше Прието: в симфонии тяжелых волн и угрюмых скал мерещится что-то скандинавское, и, конечно, не случайно — Скорсезе работает на территории Дрейера (автора не «Молчания», но «Слова») и Бергмана. Здесь есть несколько замечательно выразительных образов, связанных в первую очередь с водой. Во второй, более важной половине, где появляются представители японской власти, а потом и долгожданный падре Феррейра, действие делится между теологическим диспутом в нескольких отделениях, страданиями христиан-статистов и персональными страстями падре Родригеса.

Родригес — в достойном, но, может быть, слегка простоватом исполнении Гарфилда, который умудрился сняться в двух крупнейших религиозных картинах года, — довольно быстро отодвигает Гарупе на периферию сюжета: это фильм про него (хотя и у Драйвера есть одна эффектная сцена). События в «Молчании» последовательно отсылают к гонениям на ранних христиан, и молодой священник, готовый вступить в спор с грозным местным начальником и стать мучеником за веру, вроде бы очевидно идет прямиком по стопам Иисуса. Это видим мы — и это видит он сам. Когда его тащат через толпу,  он уже чувствует вкус уксуса, которым римские солдаты смачивали лицо Христа. У него даже есть персональный Иуда (прекрасный, самый яркий, может быть, персонаж фильма). Но трагическая ирония состоит в том, что мучаются при этом не столько отец Родригес, сколько ни в чем не повинные крестьяне. Обойдемся без спойлеров, но фильм — вслед за книгой, конечно, — задает очень интересные и неожиданные вопросы; не нужно быть верующим, чтобы найти здесь массу пищи для размышлений.

Главный вопрос, впрочем, формулируется сразу, поскольку это главный, вероятно, религиозный вопрос вообще: если Бог есть, то как Он это все допускает? Молчание из названия — это молчание Бога, который не отвечает на молитвы и вообще, кажется, никак не реагирует на людские страдания. И фильм, если суммировать его увлекательные перипетии — про человека, нашедшего в этом молчании вполне определенные подсказки. Иначе говоря, главный ответ на главный вопрос — неудивительно, что Скорсезе пытался поставить эту картину половину своей сознательной жизни. И молчание молчанием, а голос мы вместе с падре все-таки услышим — причем зритель, не поленившийся сходить на нового Кончаловского, уже второй раз за неделю.

 В прокат вышел фильм Мартина Скорсезе "Молчание" (2016), экранизация романа (1966) Сюсаку Эндо о гонениях на католиков в Японии XVII века. По мнению МИХАИЛА ТРОФИМЕНКОВА, живой классик не уступил в жестокости японским "инквизиторам": просмотр трехчасового фильма — пытка, не уступающая истязаниям, которым подвергаются на экране не желающие отречься от Христа японцы.

В том, что фильм начинается с красивых истязаний католиков не где-нибудь, а на холмах Нагасаки, невольно чудится историософский смысл. Власти обрушились с гонениями, сравнимыми с древнеримскими репрессиями против первохристиан, на 300-тысячную католическую общину, к которой сначала относились терпимо, словно почувствовав, что вслед за миссионерами непременно заявится какой-нибудь коммодор Перри, который наставит пушки на дворец сегуна и потребует статуса наибольшего благоприятствования в торговле. Прямым следствием чего будет идея превратить Японию в империю, которой никакой Перри не страшен, Перл-Харбор и Хиросима с Нагасаки.

Но пока что за христианский мир в  Японии представительствуют юные иезуиты Родригес (Эндрю Гарфилд) и Гарупе (Адам Драйвер). Их миссия состоит в окормлении прячущихся по лесам и пещерам христиан и прежде всего в расследовании: правда ли, что их маститый предшественник Ферейра (Лиам Нисон) мало того, что отрекся от веры, так еще и перенял японский образ жизни.

Когда одна сторона конфликта представлена юными и безоружными фанатиками и толпой мучеников, а другая — дисциплинированной ратью садистов, сочувствие, естественно, на стороне гонимых. Тем более если садистами командует рафинированный интеллектуал Иноуэ (Иссэй Огата), в перерывах между казнями ведущий с плененным монахом коварные беседы. И то, что в иных обстоятельствах можно было бы назвать нормальным диалогом культур, предстает спором буддистской лжи с христианской истиной. Ну а как иначе, если и автор романа, и режиссер — католики, пусть даже Скорсезе и позволяет себе, как в "Последнем искушении Христа" (1988), диссидентские отклонения от канонов.

Дьявол, как всегда, кроется в деталях.  Иноуэ неслучайно прозывают "инквизитором", а стилистику его речей так и хочется припечатать эпитетом "иезуитская". Иезуиты, они, конечно, чистейшие и честнейшие люди — но только когда их немного и у них нет сил и средств, чтобы сжигать неверных на кострах. Жестокость католической церкви вынесена за скобки фильма: жесток только буддизм. Кто бы спорил — жестоки все религии.

Если считать сочетание красоты и скуки (нет ничего скучнее, чем три часа наблюдать за разнообразными восточными пытками) непременным атрибутом "философского" кино, то да, конечно, Скорсезе — философ. Но в таком случае в философском "звании" следует отказать великим мистикам мирового кино Ингмару Бергману и Анджею Вайде. Они никогда не бывали скучны, поскольку Бог в их фильмах всегда был третьим лишним в человеческих экзистенциальных драмах. У Скорсезе же драма не экзистенциального, а идеологического толка.

Молчание, вынесенное в название романа  и фильма,— это, само собой, молчание Бога. "Молчание" — так назывался и величайший фильм Бергмана. Но молчание Бога, не откликающегося на стоны тех, кто терпит муки (необязательно во имя Бога),— далеко не новость. Можно даже сказать, что молчание — атрибут Бога. Когда же Бог отверзает уста, возникает кощунственная мысль: лучше бы он молчал и дальше. Спросите об этом у Авраама и Иова. Впрочем, название фильма лукаво. Бог в конце концов заговорит с Родригесом, порекомендовав ему отречься. Впрочем, Родригес уже давно — под воздействием выпавших на его долю страданий — идентифицирует себя с Христом в Гефсиманском саду, что свидетельствует о грехе гордыни.

Но прежде всего это свидетельствует о том, что Родригес — плохой иезуит и, наверное, хороший человек. Ведь благодаря своим и чужим страданиям он не совершил, как бы ни уверял нас в этом Скорсезе, мучительного нравственного выбора, а просто-напросто реализовал фундаментальный принцип иезуитства: цель оправдывает средства.

***

P.S.

Многие пишущие о новом фильме Скорсезе отмечают, что он задумал экранизацию книги Сюсаку Эндо давно, чуть ли не 30 лет тому. Повесть была опубликована в 1966 году, а уже в 1971-м она была перенесена на экран видным японским постановщиком Масахиро Синода. Говорят, что фильм не понравился писателю. Возможно. Но сценарий они писали вместе, снимал фильм лучший японский оператор Кадзуо Миягава, а музыку писал выдающийся композитор Тору Такемицу. И в Европе фильм был известен - участвовал в конкурсе фестиваля в Канне в 1972 году. Сюсаку Эндо был католиком,  долгое время жил в Париже и, как опять-таки говорят, очень ждал экранизации Скорсезе. Не дождался, скончавшись в 1996-м. Трудно сказать, был бы он рад работе католика- режиссера. Дело в том, что фильм американца мало отличается от японской версии. Все основные эпизоды совпадают. У Синоды нет только обезглавливания крестьянина в тюремном дворике - и кровавого следа от тела... Нет ни одного художественного образа, принадлежащего лично Скорсезе. Зачем тогда браться за новую экранизацию? Скорее, это ремейк,  уже третий в фильмографии режиссера - после "Мыса страха" и "Отступников"( за который он умудрился получить "Оскар" за режиссуру, хотя снял фильм очень близко к оригиналу).Более того, отнюдь не католик Синода гораздо определеннее выразил идею повести. У него падре Феррейра, ранее отрекшийся от Христа, так убеждает своего ученика Родригеса последовать его примеру, чтобы спасти крестьян от страшных мук: "Я отрекся только потому, что Бог ничего не сделал. Если бы Христос был здесь сейчас - уверен,  ради Страшного Суда, он бы отрекся... Господи, мы должны отречься от тебя ради любви... Ты должен показать акт высшей любви, невиданный ранее..." И в то время, как сломленный Родригес наступает ногой на фумие (образ Господа), бывший падре шепчет молитву. Разница в том, что у Синоды Родригес , получивший имя Отступник Петр, за отречение и службу в награду получает женщину - и сценой соития заканчивается фильм. У Скорсезе только в процессе похорон Родригеса мы видим зажатый в кулаке крестик. Но видит ли его Господь? В этом большие сомнения... И не более ли реалистична  версия Масахиры Синоды? В завершение - несколько кадров из его фильма . Для сравнения.