Интервью с Анджеем Вайдой  

Фильм знаменитого польского режиссера Анджея Вайды "Катынь" вошел в список номинантов на "Оскар" в категории "Лучший иностранный фильм". О том, как появился фильм "Катынь", АНДЖЕЙ ВАЙДА рассказал ОЛЬГЕ ШЕРВУД.

- Известно, что в Катыни погиб ваш отец Якуб Вайда. Как и когда вы узнали об этой трагедии?

- О том, что польских офицеров нашли в могилах Катыни, мы узнали, кажется, 6 апреля 1943 года. В маленьком провинциальном оккупированном городке, где мы жили, была всего одна газета. Однажды мы прочитали в газете в списках погибших "капитан Вайда" - звание и фамилия совпадали, а имя было другое. Узнать, это наш отец или нет, было невозможно. Мама надеялась, что кто-то другой, и позже действительно выяснилось – другой. Поэтому мама до конца войны и после нее искала отца через Красный Крест в Швейцарии, в Лондоне, но никто не мог сказать ничего определенного. Мама до конца жизни ждала папу. Она умерла в 1950 году.

- В таких случаях говорят: надежда давала ей силы?

- Да. Понимаете, с одной стороны, это было убийство военнопленных, преступление власти – политическая тема. С другой стороны, тема психологическая – обман. Катынский обман. Да, на Нюрнбергском процессе не удалась попытка приписать это массовое убийство немцам, но все же с 1945 года в Польше официальная интерпретация событий была именно такова. Манипулировали датой расстрелов: если они были в 40-м году – значит, это НКВД, Сталин, а если в 41-м – то фашисты, поскольку уже они были на этой территории. И вот этот обман я должен был показать в фильме: ложь касалась моей матери. Как убийство – моего отца.

- Как вы искали литературный материал?

- Я думал, что мы вообще не доживем до момента, когда станет возможно такой фильм сделать. Вплоть до 1989 года, когда Горбачев привез известные документы с подписью Сталина о том, что надо ликвидировать этих поляков, и стояла дата – "5 марта 1940". К сожалению, к этому времени не было никакого романа, книги, по которой можно было бы сразу сделать фильм. Первый сценарий появился два года назад. Его написал известный автор Анджей Мулярчик, он много работал для кино.

- Режиссеры обычно дорабатывают сценарий, вы внесли туда автобиографические элементы?

- Нет, дело было в другом. В сценарии Мулярчика фигурировала одна семья. А я, готовясь к фильму, понял: если вывести несколько семей, то можно использовать больше документов, материалов, которые я прочитал. Кроме того, стояла проблема первого фильма на эту тему. Он должен содержать определенное количество информации, которая позволит понять его публике. Я не могу говорить, что сделал фильм для всего мира, что весь мир будет его смотреть. Кстати, этот вопрос я задавал себе всегда: история Польши очень сложная, трудная, малоизвестная. Как сделать так, чтобы другие ее поняли?

- Как вы отвечаете на этот вопрос?

- Надо всегда работать для своего зрителя. Мне – для поляков. Если удастся сделать так, что и другие будут смотреть, - очень хорошо. А если не удастся… так нет другого пути все равно.

- Что в фильме "Катынь" документально, какие конкретные герои, детали, обстоятельства?

- Прежде всего подлинное лицо – капитан Попов. О таком человеке я прочитал в дневнике жены одного польского офицера. Известно, что все эти женщины были арестованы в одну апрельскую ночь и сосланы в Казахстан. Однажды мужьям в лагерях разрешили написать семьям, и так узнали адреса, по которым пришел затем НКВД. И вот женщина описывает своего жильца армейского капитана Попова. Когда пришли ее арестовывать, он сказал, что такая-то здесь не живет, а квартира – его. И как только энкавэдэшники отошли от двери, он ей велел сразу бежать вместе с дочкой. Читал я и историю другой женщины, у которой тоже квартировал офицер Красной армии и, предупредив об аресте, предложил вступить в фиктивный брак. Она отказалась: не могла изменить мужу, думала, что он живой. Эти две истории я соединил в одном персонаже. Он основан на фактах, и он важен. Как говорит Евангелие, достаточно одного праведника…

- Почему вы пригласили на роль капитана Попова Сергея Гармаша?

- Я встретился с этим отличным артистом, когда ставил в "Современнике" спектакль "Бесы". И подумал, что эта роль для него. Он сразу согласился, сказав, что намерения мои благородные. Я послал ему сценарий, который мы специально перевели, чтобы артист знал, в каком фильме снимается. Кстати, это единственный персонаж, который имеет фамилию в картине. Я пользовался огромным количеством источников, но ни один факт не "именной". Я понимал, что 22 тыс. убитых представляют все польские фамилии. И что вдовы и дети могут предъявить претензии, если что-то не так.

- Ваш фильм рассказывает больше о женщинах – как о некоем "втором фронте"…

- Мне казалось, что фильм должен быть трогательный. Я помню, как переживала мама. Можно было сделать политическое кино – Сталин, Черчилль, польское правительство в Лондоне, в Москве, Ванда Василевская… Но это не будет волновать людей. Кроме того, сейчас в Польше есть целая генерация выдающихся актеров и особенно актрис 40-летних, так что у меня было большое счастье встретиться с ними.

- А мужчины, эти офицеры, они поражают своим бездействием… они и не герои, и не жертвы?

- Тут надо сказать главное: никто не мог даже подумать, что подобный расстрел вероятен. Во-первых, военнопленных нельзя убивать по международным конвенциям. Во-вторых, все думали, что 20 тыс. офицеров понадобятся, чтобы воевать, например во Франции. Или их интернируют в Румынию. Что они будут сражаться с немцами так или так. Но что их убьют одной подписью?! Они сами не воображали такого. Поэтому у них никакого не было повода бунтовать, например. Сегодня нам легко упрекать их в наивности. Но система обмана была очень последовательная. Их увозили на смерть небольшими группами, а оставшиеся завидовали в своем неведении.

- Во второй части фильма вы показываете, как реагировали поляки на события в Катыни и на официальную их трактовку. Насколько сильны были репрессии по отношению к тем, кто не хотел молчать? Много ли их было?

- Девиз о вечной польско-советской дружбе, понятно, не оставлял места тому факту, что два десятка тысяч интеллигентов, офицеров могли быть убиты. Но это был секрет Полишинеля. Одни понимали, что приходится согласиться – система такая. Другие не могли. Это были единичные протесты. Все, кто протестовал, потеряли работу, их ссылали в деревню, сажали в тюрьму… Нельзя было даже написать на могильной плите, что дата смерти – весна 40-го. Так что эпизод с расколотым надгробным камнем тоже абсолютно документальный: такой нашли в Силезии.

- Как отнеслось польское государство к вашему замыслу?

- Единственное наше преимущество – чуть больший бюджет, поскольку картина требовала декораций, костюмов. Сначала хотели работать совместно с французами, но я подумал, что должны быть исключительно польские средства. Только тогда обеспечивается наш полный контроль над процессом. И полная наша ответственность за результат. Мы долго добивались нового закона о кинематографии, и вот теперь средства на любую постановку поступают из четырех источников. Примерно пятую часть дает Польский институт кино (он относится к министерству культуры), остальное – Публичное телевидение (тоже госструктура), частное телевидение (канал TVN) и частные продюсеры и дистрибьюторы. В фильме "Катынь", таким образом, есть и государственные, и частные деньги. Следующая большая проблема – прокат…

- То есть столь важный для нации кинопроект никаких госпривилегий не имел?

- Точно.

- Но на премьеру пришел президент…

- Это не исключительный случай. Это правда, что был и Качинский, и Валенса, но они и на другие фильмы приходили. Мы хотим восстановить престиж польского кино, и поэтому такие жесты, в том числе политические, важны.

- Вы неоднократно заявляли, что не желаете спекулятивного использования фильма в отношениях между Польшей и Россией. Полагаю, вы бы все же хотели, чтобы он стал неким совместно пройденным рубежом?

- Я делал картину с добрыми намерениями. В наитруднейший час, в наигорчайшие времена у меня были друзья в Москве, они считали меня своим другом, они ожидали моих фильмов. Такая картина должна была быть сделана. Это часть нашей общей истории, и она должна быть показана. Но нельзя систему смешивать с людьми.