Часть II. «Прощай, Европа!», или Видение последней правды  

В 2003 году Александр Сокуров представил на суд зрителей два своих новых фильма – «Русский ковчег» и «Отец и сын». Эти очень разные по форме и содержанию работы вызвали весьма противоречивые отклики в печати, отразившие глубокую растерянность в умонастроениях российского общества.

«Я открываю глаза – и ничего не вижу», - так, с закадрового голоса автора, звучащего в полной тишине, начинается «Русский ковчег». Затем проступает изображение, являющее собой непрерывное полуторачасовое движение по залам Эрмитажа. Фильм-сон, фильм-видение, наполненное бессвязными на первый взгляд картинами из русской истории, узнаваемыми персонажами, жившими или побывавшими в этих стенах. Обрывочность этих видений, приглушенность звучащих разговоров прежде всего и объясняется самой природой сновидения, разворачивающегося на экране. Подступы к этому методу были опробованы Сокуровым в «Молохе» и особенно в «Тельце», где незримое присутствие автора обозначено было уже в сценарии Юрия Арабова, хотя на экране не обнаруживало себя впрямую. Автор как бы присутствует среди исторических персонажей, наблюдая их повседневную жизнь и улавливая отдельные реплики. Из этой мозаики складывается картина мира, отнюдь не претендующая на объективность, но передающая сугубо индивидуальное, авторское видение того или иного события или персонажа. Именно по этим, принятым для себя автором правилам и следует, на мой взгляд, судить об этих фильмах Сокурова. Об эстетической составляющей «Русского ковчега», основанной на новой технологии съемок, сказано уже довольно много. Однако мне представляется, что проект этот гораздо более идеологический, чем эстетический, о чем предпочитают не говорить.

Оппонентом автору выступает в фильме некий Странник, маркиз (очевидный намек на маркиза де Кюстина), попавший сюда по той же прихотливой логике сна. Его задание – отразить другой взгляд, взгляд просвещенного европейца, носителя всех этих гуманитарных европейских ценностей. Странник не понимает Петра Великого, который убил своего сына и построил на болоте европейский город. «Так ведь европейский же», - подчеркивает автор. Странник не верит, что русские способны сочинять и исполнять музыку, пеняет им за страсть к копированию Европы, но постепенно проникается восхищением перед этой сокровищницей мировой культуры. Века и обитатели Эрмитажа здесь причудливо смешаны, перетекая из одного времени в другое. Время неразрывно, и по нему можно двигаться как вперед, так и назад. «Все уже произошло», - утверждает автор, но никуда не делось – оно здесь, в этих стенах, оно продолжает жить. Эрмитаж – это место, где время можно потрогать руками. Неразрывность русской истории, ее постоянное присутствие в дне сегодняшнем – вот что нужно было Сокурову показать этим беспрецедентным полуторачасовым кадром без единой монтажной склейки (сходную задачу – перетекания времени из прошлого в настоящее в фильме «Часы» Стивен Долдри решает путем изощренного монтажа). Однако в нашем прошлом много мучительного и тяжелого. Автор извлекает из прошлого лишь позитивные моменты истории, не останавливаясь на тех, за которые ему «горько и стыдно» - и это его право. То, что острый галльский ум формулировал в перерывах между пирами, балами и любовными интрижками (см. фильм «Распутник», как Дидро сочинял свою «Энциклопедию»), а сумрачный германский гений аккуратно записывал в увесистые тома философских трактатов, в России зачастую воспринималось как откровение и руководство к действию. Власть печатного слова нигде и никогда не была так сильна, как в России, и тому много причин. Но последствия этого ужасающи: если по Европе коммунизм бродил лишь в виде призрака, то у нас он натужно строился более 70 лет. И передовая французская интеллигенция сочувственно следила за этим экспериментом все эти годы, чтобы сегодня обвинять Сокурова в проимперских настроениях.

Исключение из позитивных исторических моментов составляет лишь блокадный эпизод, где впервые после Виктора Астафьева Сокуров говорит о непомерности принесенных Молоху войны человеческих жертв. Трагическая история нашего города в прошлом веке сказалась и на самом фильме: революция, сталинская чистка, блокада привели к тому, что коренных петербуржцев почти не осталось и проблемой стало найти несколько породистых лиц, не говоря уже о тысячной массовке. Отсюда и пронзительный эпизод у картины Эль Греко «Апостолы Петр и Павел», где молодой посетитель выражает надежду, что так будут выглядеть люди в будущем, то есть в первую очередь духовно прекрасными. Закономерен и вывод режиссера, сформулированный в ответ на извечный вопрос: «Куда ж нам плыть?». Сокуров отвечает на него вполне в духе Василия Васильевича Розанова, давшего совет «нетерпеливому петербургскому юноше»: «Как что делать: если это лето – чистить ягоды и варить варенье; если зима – пить с этим вареньем чай. То есть делать нужно то, что было делаемо вчера». Сокуров говорит о том же: «Надо просто работать, надо образовываться, надо созидать то, что мы не умели делать и почти не умеем делать. Нам предстоит плыть в одиночестве, может быть, всегда, может быть, некоторое время, потому что отставание наше очень велико. Определенную часть  пути нам надо пройти своими мозгами, только опираясь на самих себя». Потому и прощается автор с печальным к концу путешествия Странником словами: «Прощай, Европа!».

До Петра Великого Россия была Азией. Петербург – прививка Европы на тело России. С одной стороны она принесла революционную заразу, с другой – оставила этот ковчег («собранный не нашими руками») мировой культуры. Сокуров утверждает: «Ни экономическое развитие, ни какие-то социальные прожекты, ни какие-то политические амбиции наше общество спасти не могут. Нас спасут только культура и искусство. Другой разумной, а главное, простой идеи для русского общества нет».

В противоположность «Русскому ковчегу» «Отец и сын» - проект сугубо эстетический. Это кинопоэма о любви и нежности. Фильм предельно простой и предельно эмоциональный. Это обстоятельство крайне затрудняет разговор о нем, ибо говорить о чувствах – дело весьма непродуктивное. Тем более что само понятие «любовь» сегодня настолько размыто, что подчас воспринимается разными людьми противоположным образом. Сокуров, как и в предыдущем фильме задуманной трилогии «Мыть и сын», показывает «взаимоотношения между людьми, объединенными кровным родством, которые являются самыми сложными для каждого человека». В небольшом приморском городке живут 40-летний отец и его 20-летний сын, курсант военного училища. Отец заменил сыну рано умершую мать, ради него оставив свою военную карьеру и свою личную жизнь. Сын вырос с такой сердечной привязанностью и благодарностью к отцу, с которой мы действительно редко встречаемся в жизни. Впрочем, авторы и не скрывают, что это идеальная история, почти мифическая, происходящая в сказочно красивом городке на берегу моря, как видение, как прекрасный сон. Эмоциональная связь сына с отцом столь велика, что у него не складываются пока отношения с любимой девушкой. Эти двое, отец и сын, счастливы вместе, поэтому к ним тянутся другие люди. Однако наступает момент, когда оба они понимают, что расставание неизбежно и уже близко (сын говорит отцу, что тому нужно вновь жениться) – и отсюда разлитая в фильме печаль. Вообще по богатству явленных в фильме образов (сцены на крыше, прогулка по городу, разговор у балкона) работа Сокурова не имеет аналогов в современном российском кино и восходит к традициям классической живописи. Сокуров позиционирует свой фильм как «форму сопротивления общему очевидному ожесточению нравов», поэтому он и пытается «художественным способом рождать образцы мягкости и человечности». Однако «дегуманизация сознания людей в России», о которой с тревогой говорил режиссер в интервью журналу «Итоги», зашла так далеко, что его новая работа столкнулась с тотальным непониманием нашей прессы. Кино здесь перестали понимать как произведение искусства, задача которого, по определению Льва Толстого, состоит в передаче другим людям испытываемого художником чувства. Если человек эмоционально беден и душевно неразвит – ему не нужны шедевры искусства, ему достаточно «Терминатора». Печально, что и в благополучной, демократической Европе дела обстоят не лучше. Если создатель замечательных рок-баллад Ник Кэйв обливался слезами на просмотре «Матери и сына», то многие критики и в этом и в другом фильме не увидели ничего, кроме инцеста и гомоэротизма. Самый светлый и проникновенный фильм Сокурова «Отец и сын» эти господа с «помойкой в головах» просто не способны воспринимать. Поэтому можно понять горечь художника: «Все пытаются найти в европейцах надежду и опору… а здесь сами все видят в такой щели… Абсолютная беда происходит». Нет, прощание с Европой в «Русском ковчеге» не было случайностью.

P.S. Информация к размышлению

Последний из патриархов мирового кино Анджей Вайда на одном из Берлинских фестивалей вручил «Приз Свободы» своего имени Александру Сокурову. В своих московских интервью он неоднократно возвращался к его фильмам: «Я считаю Сокурова одним из наиболее талантливых кинотворцов в мире. Его «Русский ковчег» восхитил меня. Это самый оригинальный фильм из тех, что я видел в последние годы. В нем нет болезненных, а часто бесплодных возвращений в прошлое, расчетов с тем, что уже минуло. Настоящий художник начинает с себя и обращается к тем, кто жаждет искусства, а не информации… А образ, возникающий в финале фильма! Разве возможно было, чтобы в такой стране победила революция? Я смотрю на это небо, на этот рассвет, на этих людей – они радуются, они ничего не боятся, они уверены в себе! Нужен необыкновенный талант, чтобы создать такой образ… Это изобретательная, мощная, глубокая и духовная картина. Настоящее произведение искусства. Сейчас не так много подобного. Это волнует и удивляет».

P.P.S. Цитата

В недавно опубликованных дневниках Тарковского есть выписка из одной работы Андрея Белого: «(Искусство) есть религиозная потребность духа, где видение есть видение последней правды, ремесло есть последняя деятельность, то есть преображения себя и других».

Владимир Кузьмин