16 апреля на российские экраны должен был выйти фильм «Номер 44», но не вышел. За два дня до премьеры компания «Централ Партнершип», купившая права на прокат фильма в России, объявила об отмене релиза.
«А и ладно, обойдемся», – подумаете вы и будете правы. Одним триллером меньше – невелика потеря. Да и не впервой: объявленные релизы отменяют то и дело по самым разным причинам.
В основном, правда, это обычно касается фильмов артхаусных, которые и так-то собирались выпускать с опозданием в несколько месяцев, но в некотором смысле в их случае потеря даже ощутимее – артхаусный фильм все же товар штучный (или, по крайней мере, на то претендует). «Номер 44» же по всем приметам обещал быть фильмом поточным, средней руки, то есть куда как «заменимым»; таким триллерам в базарный день красная цена пятачок за пучок. Так что тут и события-то вроде бы нет. Мы бы и не заметили. Но тут подоспели подробности.
Решение об отмене было принято после просмотра подготовленной к прокату версии представителями Министерства культуры (во главе с министром), компании «Централ Партнершип», а также некими экспертами (кто они и в какой они области эксперты, не разглашается). «Прокат подобного рода фильмов в преддверии 70-летия Победы недопустим», – гласит сухое резюме. Учитывая, что действие в фильме происходит в СССР в 1952 году и рассказывает о поисках неким Львом Демидовым, сотрудником вымышленной службы безопасности НГБ, серийного убийцы, подобная мотивировка может вызвать одно недоумение: а при чем тут, собственно…? Однако вскоре и сам министр Мединский не замедлил разразиться объяснениями, куда более пространными. Впрочем, не помогло. Напротив. Недоумение стало тяжким.
Ну, вы даже если и не знали, то уже сами догадались. Там очерняют нашу страну. Показывают Советский Союз образца 1952 года плохим и страшным. Как им только на ум такое пришло. Ну не сволочи ли.
Подробно разбираться с текстом заявления Мединского было бы занятием упоительным, но излишне долгим; к тому же эту функцию мгновенно выполнили соцсети. Такие именины сердца просто не пропустишь. Ибо даже если позабыть о собственно фильме, – речевые обороты, использованные министром культуры, столь ярки и красочны сами по себе, что не могут оставить равнодушным никого, кто умеет читать текст. То Владимир
Ростиславович призывает «сформулировать свое собственное представление о самих себе как наследниках великой, уникальной российской цивилизации внятно, канонически, без блудливого спотыкания о «трудные вопросы истории»» – правда, не уточняя, ни почему он говорит о великой российской цивилизации, будто она уже умерла (слово «наследник» вообще-то используется как раз в таких случаях), ни почему представление о себе должно однажды становиться каноническим. А то он формулирует свое возмущение фразой: «В самый канун 70-летия Великой Победы нам как само собой разумеющееся суют, иного слова не подберу, нечто «вот этакое»», хотя это означает, что он не иного, а никакого слова не может подобрать (у слова «этакое» и впрямь синонимов негусто, потому как местоимение). А нечего было матерную лексику запрещать, теперь вот выкручивайтесь.
Только еще уточнение: тут вообще-то никому ничего не совали. Суют задаром. Фильмы продают.
Но это, правда, все не очень важно. Ну, не дал бог человеку умения излагать свои мысли, а кто-то другой – дал возможность. Забавно, поучительно, но само по себе не опасно. Куда важнее то, что касается собственно фильма.
Должен сразу сказать, лично и от сердца: я вполне сочувствую министру, который, по-видимому, впервые столкнулся с режиссерским творчеством Даниэля Эспиносы. Это столкновение легким и не бывает. Когда мне довелось рецензировать его предыдущее творение, шпионский боевик «Код доступа Кейптаун», то начать пришлось как раз с того, до чего нелепо и неправдоподобно выглядит там деятельность ЦРУ. (Не припомню, правда, чтобы тем фильмом возмутились в самом ЦРУ. Наверное, я в тот день болел.) То есть, вероятно, подлинное ЦРУ не имеет ничего общего ни с одним из своих бесчисленных экранных изображений (если не считать общего плана центрального здания в Лэнгли), но обычно изображения эти хотя бы правдоподобны, и в угаре экшена да памятуя про фикшн, их можно на пару часов принять за чистую монету.
Однако у Эспиносы, судя по всему, редкий дар: любое вымышленное допущение в его исполнении выглядит идиотским, даже если ничего не знать про оригинал. Более идиотским было лишь решение продюсеров опять дать ему денег на постановку. Но компания Lionsgate, по-видимому, переживает ныне нелегкие времена; того же 16 апреля на российские экраны вышел другой ее6 фильм, «Добро пожаловать в Рай» (так в России перевели коротенький заголовок Vice – «Порок»), и он чудовищен и глуп не менее: этакий, иного слова не подберу, забубенный антиутопический треш. Если Lionsgate, которая и прежде-то не была «Парамаунтом», скатилась аж до такой дешевки, то и Эспиносе не приходится удивляться.
Удивляться тут стоит совсем другому.
В заявлении «Централ Партнершип» значится пункт, который уже пора называть обязательным: об «искажении исторических фактов». Позвольте. Даниэля Эспиносу можно считать бездарем, профаном, глупцом – видимо, он таков и есть, – но лгать ему, по меньшей мере, контракт бы не позволил. Ни он, ни автор экранизированного им романа Том Роб Смит нигде и никогда не указывали, что фильм основан на исторических фактах. Их там и в помине нет – ни искаженных, ни каких-либо иных. Нельзя исказить то, к чему даже не притрагиваешься. С тем же успехом Конгресс США три года назад мог выступить с аналогичным заявлением по поводу «Президента Линкольна» Тимура Бекмамбетова – дескать, ничего подобного, ни с какими вампирами мистер Линкольн не сражался, мы еще раз проверили… Понимаете ли, это кино.
Или, как говорил Хичкок, «это просто киношка». Ну, але. Вымысел это. В нем специально обученные люди произносят специально написанный текст, находясь в специально выстроенных декорациях, а потом публика смотрит на то, как их плоское бесплотное изображение снует по экрану. О каких фактах, если только мы не имеем дела с документальной реальностью, здесь вообще может идти речь? Откуда им тут взяться? Как им сюда проникнуть? Когда в титрах иных фильмов (отнюдь не «Номера 44») пишут, что они-де «основаны на реальных событиях», – в этом есть и вызов, и амбиция, и попытка совершить невозможное: реконструировать канувшее, восстановить неуловленное; это исключение, даже если попытки эти столь часты, как в кино последних лет, ибо это чуть ли не утопия.
«Номер 44» точно так же не искажает факты, как не искажают их «Битва за Лос-Анджелес», «Форсаж 7» или «Звездные войны». Ни один фильм не искажает фактов. Потому что ни один фильм просто не имеет с ними дела.
Пункт об «искажениях» в заявлении «Централ Партнершип», впрочем, даже расширен и уточнен: «а также образов и характеров советских граждан той исторической эпохи». Прекрасный перечень того, что кино еще менее способно исказить, нежели факты. Невозможно исказить «образы» – ибо любой образ создается, мысленно или на бумаге, кем-то конкретным, и каждый из них при этом искажает факты. У образа есть авторство, а значит – нет канона. Невозможно исказить и «характеры» – опять же, из-за их индивидуальности. У советских граждан той исторической эпохи характеры были разные. Учитывая их количество, не будет ошибкой написать и слово «всевозможные». На любой вкус. Никакие конкретные характеры Эспиносе исказить бы не удалось при всем старании – за отсутствием апелляции к таковым; исказить же «любое» невозможно в принципе.
Ну и так далее. Чем больше «Централ Партнершип» и Мединский в своих заявлениях пытаются прояснить свою позицию, тем бредовее она выглядит. И в том, что касается Победы, которая здесь ни при чем, или ветеранов, на которых Мединский ссылается для того, чтобы заявить, что ссылаться он на них не хочет. И когда глава «ЦПШ» Павел Степанов призывает «усилить контроль государства за прокатом фильмов, имеющих социально значимый контекст», остается лишь надеяться, что к призыву этому прислушаются лишь тогда, когда его поймут, а так как это бессмысленный набор слов, то, стало быть, никогда. (Его, впрочем, еще можно понять: человек спокойно делал свое дело, а тут вдруг подул ветерок – и пришлось перестраиваться в авральном режиме. В такой ситуации слово «контекст» не то что правильно употребить – вспомнить не сможешь. А этот все же вспомнил. Вот, образованный человек.)
Еще имеется пассаж министра о том, как мы сверяем «свое понимание собственной истории» «с дикими шаблонами, принятыми в иных культурных пространствах»: «дикость», «шаблон» и «культура» – три слова, из которых никакие два не совместимы. И все-таки все это косноязычие меркнет рядом со сквозящей через весь текст детской верой нашего министра в то, что кино непосредственно отражает представления автора о реальных фактах и столь же непосредственно навязывает их зрителям.
Значит, так. Хотите осудить искажение отечественной истории – начните не с Эспиносы, начните с Эйзенштейна: в отличие от своего американского «коллеги», он декларировал, что основывается на историческом материале – что в «Потемкине», что в «Октябре», – и «исказил» его так, что никакому Эспиносе и не снилось. Вплоть до того, что фальсифицированный штурм Зимнего с перелезанием через решетку Главного штаба и пробегом сквозь Дворцовую площадь, входил в советские учебники с фотографиями из фильма Эйзенштейна, выдававшимися за исторический документ. Хотя это была в чистом виде образная мизансцена, ибо Эйзенштейн – просто в силу профессии – творил образы, интерпретируя дух исторических событий, и во имя его отметая букву фактов.
В узком смысле «искажение» – слово, неприменимое к кино; в широком же – неотменимое в искусстве вообще. Любая фотография министра Мединского есть, выражаясь в его лексике, «ложь и клевета»: он на самом деле не плоский, не из пикселей и не в рамочке. Эту условность он отчего-то допускает. А условность сюжета, декораций и актеров, стало быть, принимает на веру – прямо как ребенок. Для таких вот в Америке принято писать на костюмах Бэтмена, что продаются в супермаркетах: «Даже в этом вы не сможете летать».
О том, что нам суют 
