Среди убогого летнего кинорепертуара скорый выход на экраны одного из лучших фильмов нынешнего Каннского фестиваля - целое событие. Тем более удивительное, что "Пылающий" - фильм корейский. Здесь - два отклика на это событие.
***
Ли Джонсу (Ю А Ин) окончил университет и хочет стать писателем, но работу найти не может и возвращается из Сеула в родную деревню неподалеку: нужно ухаживать за теленком, а дом пустой, поскольку мать ушла давным-давно, а отца только что арестовали за то, что он сломал руку чиновнику. Перед отъездом Джонсу встречает в универмаге Хэми (Чон Чжон Со), подругу детства. Та спит с ним, он немедленно влюбляется, но Хэми тут же уезжает в Африку и возвращается уже не одна. Ее новый бойфренд, найденный во время долгого ожидания в аэропорту Найроби, — Бен (Стивен Ен), полная противоположность робкому, замкнутому Джонсу. Бен водит «порше», живет в роскошной квартире, ходит с просвещенными друзьями по элегантным ресторанам, излучает уверенность в себе и легко сходится с людьми. А однажды доверительно сообщает Джонсу, что у него есть странное хобби: раз в пару месяцев сжигать чужие теплицы.
В старом рассказе Харуки Мураками «Сжечь сарай», по которому поставлен этот фильм Ли Чхан Дона, писателя, бывшего министра культуры и одного из ведущих корейских режиссеров («Тайное сияние», «Поэзия»), молчавшего восемь лет, фигурировали не теплицы, а, соответственно, сараи. Но в Корее, судя по всему, проще найти парник, чем амбар. Это далеко не самая большая вольность, которую позволил себе режиссер в обращении с текстом, и в любом случае сараи-теплицы — разумеется, метафора. И от того, как именно ее прочесть, — а Мураками и вслед за ним (скорее параллельно с ним) Ли жонглируют возможностями — зависит понимание всей истории, то ли печальной философской миниатюры, то ли леденящего кровь триллера, то ли всего разом.
Рассказ Мураками — полный тезка классического рассказа Фолкнера (в русском переводе известного как «Поджигатель») о мальчике, бунтующем против отца, который раз за разом поджигает амбары богачей. К психоаналитическому аспекту добавляется еще один, не менее, а возможно, и более важный: классовый. В киноверсии даже появится для доходчивости линия с отцом героя. Джонсу и Хэми принадлежат к одному миру, Бен — к абсолютно другому, хотя они почти ровесники. Все трое почти не работают, но по разным причинам. «Он как Гэтсби», — замечает начитанный Джонсу (его любимый писатель, естественно, Фолкнер, в кадре даже появится томик) про загадочного нового знакомого, который похищает у него едва забрезжившую мечту не только без видимых усилий, но и без особого удовольствия. Одна из бесчисленных красноречивых деталей в фильме — зевок, который Бен, пригласивший Джонсу и Хэми на ужин с его друзьями, даже ленится скрыть. На тот момент еще неизвестно, что больше возмущает героя: то, что он увел у него из-под носа девушку, или то, что он готовит пасту под музыку.
Вкрадчивый, приветливый и при этом смутно опасный Бен (что это за ящичек с женскими безделушками у него в ванной? трофеи? забытые утром украшения?), затягиваясь косячком — тоже шок для парня из деревни, — самонадеянно делится своей философией не из Фицджеральда, а из Достоевского: нет добра и зла, есть жизнь, которую надо почувствовать, есть действие, есть мораль, которую ты устанавливаешь для себя сам. Его жизненное кредо — развлекаться в самом широком смысле; он может себе это позволить. Он рассказывает Джонсу о параллельных реальностях, лишь усугубляя его крайнюю растерянность и фрустрацию: молодой человек не может зацепиться даже за одну. Сцена в начале фильма, где Хэми, учившаяся пантомиме, чистит и ест невидимый мандарин, не раз отзовется в дальнейшем: так Джонсу будет кормить несуществующего, возможно, кота и искать не вырытый, возможно, колодец, пока неспособность провести четкую границу между тем, что есть, и тем, что кажется, не приведет к по-настоящему значительным последствиям.
Чувство усиливающегося головокружения, земли, постепенно уходящей из-под ног, испытает и благодарный зритель этого неторопливого, залезающего под кожу, восхитительно сделанного и во всех отношениях грандиозного фильма. Сегодня ты касаешься человека, завтра тебе остается мастурбировать в его квартирке с видом на телебашню, послезавтра он растворится в закатных лучах под тихий аккомпанемент северокорейской пропаганды, и еще чуть погодя ты будешь задавать себе вопрос, а был ли он, собственно, вообще и что теперь с этим делать.
Станислав Зельвенский, "Афиша"
Жжет - значит любит
Почитывающий Фолкнера дембель Чжон Су хочет стать писателем, но пока пишет в стол, а на жизнь зарабатывает грузчиком, растаскивая шмотки по магазинам. Как-то на улице Джон Су встречает воображулю Хэми, девушку, в детстве жившую с ним по соседству, а потом переехавшую, сделавшую пластическую операцию — и вообще какую-то нереальную. В большой Хэми, которая работает моделью на распродажах, изучает пантомиму, любит поболтать, помечтать и поспать, действительно нелегко узнать Хэми-маленькую, но пара затяжек в подворотне — и они уже снова друзья. По крайней мере, Джон Су так кажется. Еще одно свидание, 10 бутылок пива, и писатель бесповоротно влюбится, а Хэми пригласит его в крошечную квартирку, чтобы познакомить с юркой кошкой-аутисткой. Карта на стене расскажет, что хозяйка грезит путешествиями, и сама она — что на днях как раз собирается в Африку. Кому-то нужно следить за кошкой — почему бы не Джон Су?
Он, кажется, помогает всем. Выслушивает мать, которая бросила его 20 лет назад, собирает прошения для непутевого отца, которого вот-вот посадят за драку с чиновником, смотрит за его домом в деревне. Влюбленный Джон Су и здесь отвечает «да», но из Африки Хэми вернется не одна, а с плейбоем Беном. И начнется совсем другая история — сюжет о ревности, тоске и корейском Гэтсби на серебристом «порше» («он слушает музыку, пока готовит пасту», курит траву и любит жечь парники). Бен не ровня Джон Су. В нем есть какая-то тайна. А в ком нет?
Повседневная тайна жизни и судьбы — это и есть основная тема, сжигающая изнутри Ли Чхан Дона. Название «Burning» звучит симптоматично: жжет, кажется, даже не героев, а самого автора. Cнятая по старинному (из 1982 года) лирическому рассказу Харуки Мураками «Жечь сарай» работа превратилась в critic’s darling на минувшем Каннском фестивале. Ли Чхан Дон выделялся на общем фоне не только совершенным равнодушием к модным трендам. С перерывами на работу писателя и госчиновника (в Корее он служил министром культуры) он делает кино уже четверть века, но не обращает особого внимания на социальную и художественную повестку, не замечает даже конъюнктуру корейского кино, в системе которого работает (когда-то его сравнивали с Ким Ки Дуком, хотя нет авторов более несхожих). И все же, этим «нонконформизмом» интонации «Пылающий» явно не исчерпывается, есть в этом фильме какое-то двойное дно, которое внимательный зритель сможет нащупать, как хороший таможенник. Самая успешная до сих пор картина корейца называлась «Тайное сияние». От новой ленты тоже идут какие-то зловещие лучи, источник которых не так легко угадать. Что сталкивает людей друг с другом? Фатум? Желания? Одиночество? Все фильмы Ли Чхан Дона строятся на столкновении неконтролируемых стихий, не только банальном — любви и смерти (это редкий современный режиссер, который не боится банальностей), а таких, например, как болезнь Альцгеймера и стихосложение (как в его «Поэзии»). На невозможности гармонии и успокоенного равновесия. Равновесие есть только в движении, жизнь — в зазорах и конфликте деталей, фактур и героев, сочетании допустимого и недопустимого, нелепого и пошлого, смешного и душераздирающего.
«Пылающий» вмещает в себя все, за что Ли Чхан Дона полюбили когда-то. Его новую работу ждали почти восемь лет, и фильм похож скорее на хороший роман, чем на кино с его зацикленностью на визуальном аспекте. Бывший преподаватель корейской словесности Ли Чхан Дон — писатель явно не хуже Мураками, и акварельную зарисовку популярного японского автора он превращает в серьезный многоплановый сюжет. Сквозь беспомощного героя-рассказчика Джон Су прочитывается и фигура его печального отца, для которого насилие стало единственным адекватным действительности языком (и немного фильм «Мятная конфета»), за вертихвосткой Хэми виднеется Холли Голайтли, растворившаяся в пространстве девушка-виденье из «Завтрака у Тиффани» Трумена Капоте (котик, по крайней мере, точно оттуда), за богатеньким Беном — последние 30 лет корейского экономического чуда, породившего людей без прошлого.
Богатство второго плана превращает «Пылающего» в кино, по-настоящему непредсказуемое. Оно дарит ощущение тщательно выстроенной импровизации. Это cool jazz, который то медитирует о повседневности, кайфуя до состояния визуальной дислексии (сцена с героиней, раздевающейся на фоне заката под северокорейское радио, бесценна), то нахраписто наращивает темп, превращаясь в чистый триллер.
Удивительно, что, сохраняя всю широту возможностей, «Пылающий» каким-то образом умещается в два с половиной часа. Другим бы понадобился десятисерийный сериал, а здесь — просто ни одной потраченной впустую минуты. Эти два с лишним часа будет интересно пересматривать, меняя ракурс зрения, пропуская мимо ушей то, что казалось важным на первом просмотре, и вслушиваясь в случайные как будто фразы, ощупывая героев и их мотивы — неуловимые, несмотря на плотную жанровую подкладку. Каждый человек для Ли Чхан Дона — непроницаемая коробочка с секретом, которую режиссер — вот фокус — вскрывает своим принципиальным и жалостливым взглядом: выскакивает чертик.
Параллельные реальности 
